В минуты любовных игр, разжигая страсть Ирода, Мариамна действительно заводила с ним разговор, о котором просила ее мать.

– Ты любишь меня? – спрашивала она.

– Больше жизни! – говорил Ирод, покрывая ее тело поцелуями.

– Ты любишь меня как женщину или как царицу? – продолжала допытываться Мариамна.

– Как богиню! – отвечал Ирод и, желая продлить ласки, шептал ей на ухо так полюбившиеся ему еще в отроческие годы стихи: – «О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедр твоих как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями; два сосца твои, как два козленка, двойни серны…» [225]

Мариамна, распаляясь от этих слов, отвечала в тон Ироду:

– «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она – пламень весьма сильный» [226]. – И, не в силах больше сдерживать страсть, охватившую обоих, они набрасывались друг на друга, как изголодавшиеся животные.

Насытившись, они откидывались на подушки, и Мариамна томно спрашивала:

– Почему ты перестал делать мне подарки?

– Что бы ты хотела получить? – вопросом на вопрос отвечал Ирод.

– Сделай моего брата первосвященником, – говорила Мариамна, и Ирод, благодарный жене за доставленное ему наслаждение, обещал, не придавая своим словам значения:

– Придет время – сделаю, любовь моя.

Вечерами, когда намеченные на день дела были выполнены, семья Ирода, включая равнодушную ко всему Дорис с заметно повзрослевшим сыном Антипатром, собиралась в огромном зале, брат хромоного Иосифа Досифей, обладавший зычным голосом и артистизмом, начинал читать вслух стихи. Гиркан обожал эти минуты семейного умиротворения, был благодарен Досифею за его артистизм, считая, что это он внес мир в их семью, и даже настоял на том, чтобы Досифей поселился во дворце, формально ставшим дворцом Ирода, а фактически принадлежавшим ему, Гиркану.

В один из таких вечеров Досифей избрал для чтения «Фаиду» Менандра [227]. Когда он прочитал стихи: «Худые сообщества развращают добрые нравы» [228], – Иосиф вскочил и, сильнее обычного припадая на больную ногу, стал вышагивать по залу и возбужденно говорить, обращаясь главным образом к Ироду:

– Вот! Вот слова, которыми дóлжно руководствоваться каждому правителю, ибо только страх перед неизбежным наказанием за грехи побуждает народ жить по законам, установленным Предвечным. Страх и только страх, которым пронизана вся Тора от первой ее строчки до последней, содействует установлению между людьми добрых нравов!

Ирод ничего не ответил на эти слова. С некоторых пор он стал испытывать отвращение к насилию. Ирод пресытился кровью и считал, что ее потоки льются не по вине людей, не соблюдающих законы, а по вине их вождей, преследующих свои корыстные интересы, далекие от предписаний Предвечного.

3

Проведя месяц в Иерусалиме, Ирод собрался в путешествие по стране, оставив за себя своего соправителя Гиркана. Переодевшись, чтобы его не узнали, в домотканый кутонет [229], подвязанный льняным поясом, и накинув на плечи широкий шерстяной плащ, на углах которого были подвязаны голубыми нитями кисточки, как это предписывалось законом [230], он ранним утром, когда еще не взошло солнце, вышел из города по направлению к Эммаусу, ведя в поводу осла. На значительном расстоянии от него город покинул конный отряд телохранителей во главе с верным Коринфом, ни на минуту не выпускавшим из виду царя.

Путешествие, которое Ирод намеревался завершись в две недели, растянулось на долгих три месяца. Иудея была разорена. Люди бедствовали. Все, с кем ни доводилось беседовать Ироду, ругали его и жалели Антигона. Антигон-де, говорили ему, был богобоязненным царем и желал блага своему народу, а чужеземец Ирод, обманом пленивший Антигона, откусил ему уши и съел их, после чего отрубил голову и тоже съел, за что римляне, ненавидевшие Антигона, объявили Ирода царем Иудеи. «Сбывается реченое пророками за прегрешения отцов наших, отступивших от уставов Господа, – говорили Ироду случайные собеседники. – И проклятием проклял нас Господь, весь народ Свой, и отдал нас на поругание нечестивцу».

Эти нелепые слухи, распространяемые по всей Иудее, не могли не иметь общего источника. И вскоре Ирод обнаружил этот источник. В ходе своего путешествия по стране он посетил множество синагог [231], в которых трижды в неделю собирались на богослужение иудеи. Ирод не мог не обратить внимания на то, что в каждой синагоге после традиционной молитвы, которую он помнил с детства [232], следовало чтение пророков, причем, как по сговору, всюду читалась одна и та же книга Малахии, начинающаяся словами: «Я возлюбил вас, говорит Господь. А вы говорите: “в чем явил Ты любовь к нам?” – Не брат ли Исав Иакову? говорит Господь; и однако же Я возлюбил Иакова, а Исава возненавидел и предал горы его опустошению, и владения его – шакалам пустыни. Если Едом скажет: “мы разорены, но мы восстановим разрушенное”, то Господь Саваоф говорит: они построят, а Я разрушу, и прозовут их областью нечестивою, народом, на который Господь прогневался навсегда. И увидят это глаза ваши, и вы скажете: “возвеличился Господь над пределами Израиля!”…» [233]