— жизнь. Через час-другой мы расстанемся и, скорее всего, навсегда. Спрашивается, нужно ли ломать голову… Но так уж, видно, устроен человек.

— Настоящий человек, — убежденно добавила Евгения.

Она почувствовала, едва только спало напряжение, неимоверную усталость. Какой все же длинный и короткий их последний день.

Ветер стих. Как будто ночь, жадно приложившись к окну, шикнула на него ледяным дыханием, желая остаться единственной свидетельницей происходящего.

— Спасибо тебе, — твердо произнес Вячеслав.

— Выдумал тоже, — прилегла Евгения.

— Спи, я разбужу, — пообещал Вячеслав.

— Чудак. В шесть придет отец, а до этого ты должен исчезнуть.

Он неслышно шагал, стараясь не ступать туда, где скрипел паркет.

— Беда в том, что мы встретились на курорте. Это воспринимается несерьезно. Вопиющая глупость. Можно подумать, чистота отношений зависит от того, где произошло знакомство.

Забытье все больше охватывало Евгению. Тонкий лучик стал распадаться на похожие, и засыпая, она пыталась сосчитать их.

…Вячеслав прервал ее короткий сон, быстро собрался. Неестественно громко проворачивался ключ, открылась и захлопнулась дверь.

Едва Евгения успела замкнуться, как постучал отец.

Бессильно прислонилась к косяку.

В палате было по-прежнему темно. Но Евгения не спешила зажигать свет. Она цепко всматривалась в неясно различимые предметы, безотчетно желая навсегда сохранить в памяти то, что окружало ее в эту счастливую, несчастную ночь.

8

Только рассветало, когда дежурный автобус прибыл в аэропорт. Справедливости ради, аэропорт звучало слишком громко для одноэтажного домика, вмещающего билетную кассу, буфет и комнату ожидания.

Поле, на котором одиноко маячил самолет, по размерам выглядело не больше футбольного и было огорожено сеткой. Бетонная дорожка белела снежными пятнами.

Кроме Евгении с отцом было еще несколько человек. Она уже собралась зайти вслед за ними, как из-за угла вышел Вячеслав. Потухшие глаза смотрели утомленно, лицо еще больше осунулось.

— Я, наверное, тоже выгляжу не лучше? — спросила Евгения.

Вячеслав, не отвечая, смотрел мимо. «Отец!» — еще не повернувшись, догадалась Евгения… Иван Дмитриевич напомнил о регистрации и, задержав взгляд на Вячеславе, удалился. «Милый папка, растрогалась Евгения, — твое любопытство так запоздало».

Они отошли подальше от посторонних глаз.

— Специально выбрал похожую декорацию, — вымученно улыбнулся Вячеслав, пробуя упругую сеть.

Евгения просунула пальцы в ячейки, лукаво посмотрела.

— Когда мы встречаемся?

— Завтра — в восемнадцать тридцать.

— Свидание на расстоянии? А когда напишешь?

— Через три недели, — глухо проговорил Вячеслав.

— Исполнится месяц, как мы встретились?.. И по-прежнему не веришь, что я напишу?

Вячеслав промолчал.

Темно-фиолетовые тучи на горизонте слегка заалели, отчего стали похожи на угрюмые каменные кряжи. Поверху распущенной косой пролегла огненная лента восхода. Но солнце закрывало причудливое, похожее на двугорбого верблюда, облако. Верблюд все больше краснел и тоже поднимался, лениво отрывая ноги.

— Красиво, — зачарованно сказал Вячеслав.

Евгения стала вплотную, растерянно улыбнулась.

— Вот и все, Слава, мы прощаемся. Но это ничего не значит, правда?

Вячеслав сразу ссутулился, обмяк. Динамик на столбе щелкнул, скрипучим голосом попросил пассажиров не затягивать с регистрацией.

— Кондуктор не спеши-и-т, кондуктор понимае-ет, что с девушкою я-я, прощаюсь навсегда-а, — дрожащим голосом пропел Вячеслав…

Евгения вернулась к первому листу тетради, подчеркнула интересующее место. Он спрашивал, что обуревало ею тогда, в прощальном полете над бухтой?

Даже теперь, по прошествии стольких месяцев, ей нелегко ответить…

Сознание отторгало всякую мысль о неизбежности расставания. Евгения даже небрежно сделала ладошкой, идя к самолету: дескать, не волнуйся, отлучусь ненадолго.

Но когда все пассажиры поднялись по трапу, а бортпроводница выжидающе посмотрела, Евгения в полной мере осознала происходящее. Она в ужасе оглянулась на того, который через минуту-другую также умрет для нее.

Она увидела Вячеслава, подавшегося с какой-то надеждой вперед; увидела воспаленные, полные сухих слез глаза, и он вдруг ясно открылся обратной, обыденной стороной.

Там, дома, он отнюдь не личность. Для всех это обыкновенный инженер с более заметными по сравнению с другими странностями. Над ним смеются, не принимают всерьез. И он, легко ранимый, большей частью отмалчивается, переживает в себе. И часто, ночами, когда ему более всего тяжело, прижимает он худую кисть к груди, советуясь с маленьким человечком.

Вскоре самолет дернулся, побежал. Ломая ногти, она расстегнула ремень.

Но самолет и устаревшей конструкции не поезд, в нем нет стоп-крана, и невозможно спрыгнуть на ходу.

Внутри Евгении словно что оборвалось.

— Всё, всё, всё! — закричала она в истерике.

Обеспокоенный отец обхватил ее руками, предложил зачем-то гигиенический кулек. Евгения перестала биться, припала к отцу лицом, заглушая клокочущий в горле плач.

Дальнейшее она воспринимала как немое кино. Пассажиры наперебой предлагали леденцы, что-то говорили, перебивая один другого. Всем без исключения Евгения автоматически, на манер китайского болванчика, кивала головой, улыбалась сквозь слезы.

Отец, сколько мог, утешал ее. «Ах, папка, папка, — рыдала Евгения. — Где ты раньше был, почему не уследил за мной?»

Из кабины пилотов вышла бортпроводница, что-то сказала пассажирам. Все разом прильнули к иллюминаторам. Немного спустя под крылом мелькнула посадочная полоса, служебный домик, таких же размеров, что и поселковый.

Самолет тряхнуло на посадке, пассажиры загомонили, стали проталкиваться к выходу. Отец затормошил ее, проклиная погоду. Только теперь Евгения поняла, что они не в Краснодаре (в связи с непогодой он закрыт), а возвратились обратно. Она отказывалась верить в случившееся. Все еще с мокрыми глазами, высунулась наружу… Абрис гор, море, поселок и даже небо, ставшие родными, неотделимыми от нее, ударили по глазам, как и выглянувшее солнце, и она закрыла их в страхе, что когда снова откроет, ничего этого не увидит.

Евгения сорвалась с места и, обгоняя всех, стремглав понеслась к домику. Может быть, никогда в жизни ей не приходилось так быстро бегать, но в страшном нетерпении ей казалось, что она ползет черепашьим ходом и не добежав до «служебки», останется на этом выбитом, нескончаемом поле.

…Толкнув дверь, приложила руку к неистово бьющемуся сердцу. Никого, кроме кассира.

Евгения обежала вокруг дома и, не зная, где еще искать Вячеслава, свернула к морю.

Она шла напрямик, не разбирая дороги. Ноги разъезжались в жидкой грязи, но Евгения не обращала внимания. Спуск был пологим, порос редким кустарником. Ветхий, из замшелых досок сарай загораживал едва приметную тропинку. Евгения заглянула за него и зажмурила глаза… Он.

Вячеслав стоял у самой воды, спиной к ней. Ветер раздувал расстегнутые полы пальто, трепал шарф. Сгорая от желания кинуться к нему, она сделала шаг… назад. Потом еще один и еще. Всё кричало в ней, требовало идти вперед, но зажав рот, она продолжала пятиться, увещевая внутренний крик: «Нельзя… иначе я не расстанусь с ним».

Отойдя, Евгения воровато оглянулась. Две цепочки следов ясно различались на раскисшей земле. Первые были редки,