Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты еще не знаешь мужиков. Когда они хотят заполучить бабу, то что угодно наболтают…
— Я не баба, — повысила голос девушка. — Не путай меня со своими шлюхами. Ты сам сказал, что сделал непростительную глупость. Так вот. Я ее не прощаю и ничего не забуду. Или ты хочешь, чтобы наш конфликт решала мать?
Он вздрогнул. Эти слова просвистели бичом в его ушах. Голос у девочки звучал твердо и уверенно. Он услышал в нем материнские нотки. Ему стало не по себе. Он обернулся и подался вперед.
— Послушай, милое создание, не надо перегибать палку. Я готов выполнять твои капризы, и ты можешь забавляться, если тебе так хочется, но не вмешивай сюда мать.
Девушка прищурила глаза и криво ухмыльнулась.
На секунду ему показалось, будто перед ним сидит ведьма в обличье ребенка.
— Испугался, что мать тебя выставит за дверь и лишит сладкого в своем завещании? Она баба крутая, за ней не заржавеет. Недаром мужиками руководит. И кем? Банкирами, а не ханыгами. А тебе нравится тяжесть ее каблука?
— Куда тебя заносит?
Он вновь отвернулся. Она прильнула грудью к его спине и вцепилась тонкими изящными пальчиками в сильные широкие плечи.
— Почему она, а не я?
— Ты еще ребенок. Я старше тебя на двадцать лет.
— А мать старше тебя на семь. Мне исполнится двадцать, а ей почти полтинник,
— Ну а мне–то будет сорок, а не четвертак. Обычная романтическая вспышка переходного возраста. Такие чувства быстро проходят. Влюбишься в ровесника, и все встанет на свои места.
— Давай договоримся: ты не пророк и не учитель. Ты мужчина, я женщина. Что и когда случится, одни небеса знают. А пока небо не распорядилось нашими судьбами, я хочу чтобы ты оставался моим. Мне надоело за вами подглядывать. Чем больше я этим занимаюсь, тем больше я ее ненавижу. Я хочу свое получить сегодня, сейчас, а не ждать принца, глядя в школьное окно во время уроков.
Он повернул голову и увидел ее глаза. Трудно поверить в то, что эти слова произносит четырнадцатилетняя девочка–подросток. Пусть она созрела для любовных утех и ее тело обрело формы женщины, но мысли казались чужими. И вновь ему показалось, будто в ней сидит дьявол. В какие–то мгновения личико ангела искажалось, и она превращалась в хищника, терзающего свою добычу.
Во всем виноват этот дурацкий свет и похмельная дымка в глазах. Похоже, сон все еще мучает его, и пора бы проснуться и сбросить с себя весь кошмар наваждений. Слишком страшно для реальности. Он чувствовал, как острые коготки впиваются в его ключицы, и сознавал, что это не сон, а явь. Охваченный паникой, он боялся шелохнуться, будто мог спугнуть дикую птицу со своего плеча. Как и когда она успела так повзрослеть? Глядя в дверную щель на ночные безумства собственной матери? Читая бульварные романы или сидя у видика с подружками и разглядывая порнуху, которой завалены прилавки лотков? Он не знал ответа, но уже не мог говорить с ней как с ребенком или затыкать ей рот леденцом. Ситуация складывалась так, что парадом командовать станет она.
— И что мы будем делать? — послушно спросил он, беря ее изящные пальчики в свои большие ладони.
Она еще сильнее прижалась к его спине, и длинная прядь русых волос коснулась колючей щеки. Ее острые соски впились ему в лопатки, а теплое дыхание согрело шею. По коже пробежал озноб. Он очень боялся сделать первый шаг.
— Для начала будем пользоваться тем, что мать приедет только завтра. Не забегай вперед. Сейчас еще ночь. Я здесь, и ты не за дверью, а рядом. И не думай, что у тебя связаны руки. Я доверяю им. Они сильные и добрые. Я не ошибаюсь?
Он молчал. Он думал о том, что надо найти в ее комнате те самые дешевые слюнявые романы, цитатами из которых она швыряется. Какое бы раннее развитие ни разбудило в ней женщину, но мыслить она может только по–детски, а не объясняться языком коварной самки с определенным опытом за спиной. Сколько раз она репетировала эту сцену перед зеркалом? А может, он и впрямь безнадежно устарел и ничего не смыслит в новом поколении девочек–женщин, сладкоголосых мутантов с кровососущими щупальцами.
Он в который раз повернулся к ней лицом и обнял ее. Она обвила его шею гибкими руками и прильнула горячими губами к пересохшему жесткому рту.
Он сломался. Не имело смысла сопротивляться, что–то говорить, бессмысленно сотрясать воздух и казаться глупцом и ханжой. Его понесло по течению, и он старался ухватить как можно больше из того, что плыло ему в руки.
3
Он перепрыгнул через парапет вниз на платформу и побежал в сторону ярких вокзальных огней. Таких оборванных детишек по восемь — десять лет уже не замечали. Времена меняются, люди становятся черствее. Каждый думает о себе, и бездомные дети уже никого не интересуют. Мальчишка пронырнул за решетку в подземном переходе и сбежал по темной лестнице вниз. Здесь проходили горячие трубы коммуникаций и стояла нестерпимая жара. Когда наступит зима, они перекочуют в подвал, но не теперь. Лето только еще набирало силу.
В полутемной каморке под одинокой, засиженной мухами лампочкой сидели четверо мужчин и играли в карты. Трое из них имели жетоны на груди с надписью «носильщик» и четырехзначным номером. Четвертый выглядел самым молодым и носил длинные, до плеч, волосы. Мальчишка подбежал к патлатому и что–то шепнул на ухо. Парень вскочил с места и уронил стул, на котором сидел. Партнеры с удивлением взглянули на патлатика. Один из них спросил:
— Что случилось?
— Ничего. Мне нужно уйти.
— Но мы хотим отыграться? — сказал второй.
— Я вернусь. К утру. Пусть мой выигрыш остается на столе.
Предложение устроило всех присутствующих.
Малыш едва успевал за ним. Они спрыгнули с платформы на пути и побежали вперед, будто опаздывали на поезд, который пытались догнать. Они бежали и бежали. Огни вокзала остались далеко позади, когда их путь оборвался.
Маленькие, но очень взрослые, как у лилипутов, детские лица, но строгие и тяжелые взгляды людей, которые очень много знают. Четверо стояли, пятый лежал на рельсах. Долговязый патлатик присел на корточки и приподнял голову малыша. Его глаза застыли и уже ничего не видели.
— Умер, — сказал курчавый мальчишка, похожий на цыганенка.
— Сам по себе