– Нужно было сказать! Я бы тоже принесла! – Марыся глупо себя чувствует, вручая хозяйке только коробочку шоколадок.

– Успокойся! У меня есть помощницы из местных, то есть студентки, тоже живущие на этом безлюдье.

Марыся входит и видит комнату, полную цветасто одетых арабских девушек. Среди них, конечно, выделяются две знакомые белолицые польки, которые целуют ее в знак приветствия. Все гости подходят и представляются. Пожалуй, когда наступает очередь десятой девушки, Марыся уже не помнит ни одного имени. Молодые студентки бегают, расставляя сладости на низкой скамье, стоящей в центре большой гостиной. Через минуту они удобно рассаживаются на подушках, брошенных на толстые ковры, плотно укрывающие пол, или на удобных больших софах и креслах.

– Приветствую вас на инаугурационном свидании первокурсниц, – Сафиха произносит тост, стакан ее до краев наполнен апельсиновым соком. – Надеюсь, что осуществим здесь свои планы и претворим мечты в действительность. И нам удастся закончить учебу и не сойти с ума.

Все прыскают со смеху и чокаются.

– У нас, по крайней мере, пивом бы отпраздновали, – Юстиниан кривится по поводу кислого сока.

– В холодильнике есть кола и пиво, – предлагает хозяйка, как будто поняла упрек, произнесенный по– польски. – Конечно, безалкогольное!

Смеется она, видя вначале радость, а потом разочарование в глазах польки.

– Хорошо! Что ни город, то норов, – иностранка произносит это по-английски. – Я должна уважать царящий здесь закон и избегать нарушения запретов, но как вернусь домой, то… Эх!

Девушки снова надрывают бока, так как радуются встрече и прекрасному настроению.

– Послушайте! Я хочу задать вопросы и ответить на пару волнующих меня вопросов.

Сафиха кланяется в сторону Марыси, а потом обращается к остальным:

– И уже чтобы все было предельно ясно, я хочу кое-что рассказать о себе. Доверю вам мои маленькие тайны и делаю это потому, что мы подруги. Надеюсь, что никакая информация не выйдет за пределы этой комнаты.

Ожидая подтверждения, она оглядывает гостий, а девушки согласно кивают.

– Ну! – улыбается она смущенно, глубоко вдыхает и думает, с чего начать.

– Слушаем, слушаем! Вали смело! Ты среди своих! – выкрикивают они одна за одной, стараясь придать ей отваги.

– Моя фамилия аль-Сауд, и я из тех самых Саудов.

Она делает забавное выражение лица, изображающее покорность.

– Я просила нашего куратора, чтобы она подала мою другую фамилию, которую я взяла по матери. Но она, видно, посчитала, что так будет еще хуже. Ну, хорошо! Мама у меня египтянка, а отец… вам уже известно. Он дипломат и много лет таскается по всему свету. Он уже давно изменял моей матери, на что она с достоинством закрывала глаза. Последние пять лет мы вместе жили в Лондоне, где мама решила терпеть все, только бы я и братишка получили, по крайней мере, образование на уровне средней школы. Потом папочка получил высокую должность в посольстве Саудовской Аравии в Бангкоке.

Лицо ее становится бледным, и видно, что эти признания не даются ей легко.

– Вы наверняка знаете, что это за город?! Вместилище самого большого непотребства в мире, с огромным количеством борделей и дешевых девок. Рай для моего папочки. Мы были там всей семьей только три месяца. Мы втроем не в состоянии больше выносить этого, поэтому мигом вернулись в Саудовскую Аравию. Потом был развод, и мама, не имея саудовского гражданства, должна была покинуть страну. Разумеется, она не могла забрать нас с братом с собой. Но ей удалось вернуться сюда уже не в качестве бывшей жены саудовца (это, как вы знаете, невозможно), а в качестве иностранной служащей в одном из саудовских университетов для женщин. Благодаря этому мы можем по-прежнему жить вместе, а мой двадцатилетний брат – наш махрам. Он опекун моей взрослой мамы! – от бешенства она буквально скрежещет зубами.

– Не обращай внимания! – тихо вмешивается одна из девушек. – У меня семидесятилетний махрам, который к тому же гей, и каждую ночь он приводит в дом своих любовников.

– Мой хлещет одеколон и курит марихуану, – признается другая.

– Мои старики тоже развелись, а мама, сирийка, выехала пять лет тому назад в Дамаск. С той поры я ее не видела, потому что она не может получить саудовскую визу, – слышен грустный голос. – Может, посоветуешь, как перехитрить процедуры и добраться сюда?

– Моя мама умерла, когда я была ребенком, а мой предок с того времени уже трижды женился, последняя жена – моего возраста. У них большой дом на Олайя, в центре Эр-Рияда, но я с ними жить не буду! – кричит красивая маленькая девушка. – Я сказала, что или убегу, или убью себя, или одно и другое, поэтому он устроил мне это общежитие.

«Сколько же человеческого несчастья собралось в этой комнате!» – у Марыси просто волосы дыбом от этих мимолетных трагических рассказов. Две иностранки сидят с открытыми ртами и ничего не понимают из рассказанных историй. Почему несовершеннолетний парень должен быть опекуном взрослой женщины? Почему пьют одеколон? Как можно курить марихуану, когда за наркотики грозит в этой стране смертная казнь через публичное отсечение головы? А что с этими женами? Почему после развода родителей дети не могут находиться с матерью? Эти и тысячи других вопросов тревожат их умы. Они читали кое-что на эту тему в университете, но не поверили во все это. Они думали, что пишущие люди необъективны, негативно настроены или просто преувеличивают. Теперь-то они видят, что в действительности все еще хуже, чем в прочитанных статьях. Польки все же не перебивают, потому что для расспросов будет еще время. Они смотрят перед собой и думают над собственной судьбой. Юстиниан закуривает уже третью сигарету, и в комнате становится темно от дыма.

– А мой отец с матерью были очень дружной семьей и били меня попеременно, – говорит Юстиниан с иронией в голосе. – Однажды так меня избили, что с пробитой головой, двумя сломанными ребрами и размочаленной рукой я оказалась в машине «скорой помощи», а потом лежала в больнице два месяца. С того времени я живу у бабушки.

Она сильно затягивается.

– У меня дома нечего было есть, – тихо шепчет Анка. – Может, поэтому я такая слабая. Нас было восьмеро, а папа…

Видно, что это слово не пролезает у нее сквозь горло.

– Папа был алкоголиком, – признается она наконец.

– А у тебя, Мириам бен Ладен? – Сафиха обращается к заядлой спорщице, которая на этот раз сидит тихо, как мышка.

– Моя мама – полька, а отец был ливийцем.

Марыся знает, что на этот раз от признаний не отвертеться. Сегодня она все же среди своих, самых обиженных девушек, и ей нечего стыдиться. Даже этих двух ее землячек, которые жили в нормальной цивилизованной стране, обижали их близкие. В голове не укладывается! Она глубоко вздыхает и впервые без смущения рассказывает о своей жизни.

– Когда я была еще ребенком, – цедит она, – папочка выкрал меня и мою сестру у матери, а маму вывез в бедуинское поселение в Сахаре. Каким-то чудом ей удалось бежать, но хитростью она вернула только Дарью. Я осталась в ливийской семье и думала, что моя мать умерла. Потом я переехала в Гану, потому что тетка была дипломатом и там получила место в посольстве. Тем временем папа второй раз женился, а мама, очутившаяся в Польше, постоянно безуспешно меня разыскивала. После трагической смерти тети Малики я вернулась в страну и буквально сразу же снова стала жить в Триполи с моей чудесной бабушкой. Но недолго мы радовались покою – должны были убегать от отца, который видел во мне свою рабыню и хотел, чтобы я прислуживала его семье в Канаде. Пять лет я жила у далеких родственников в Йемене. Страна бедная, жизнь вообще без удобств, но я была там счастлива. В Сане я познакомилась с моим мужем Хамидом, который возглавлял филиал известной саудовской фирмы бен Ладенов, которая, сотрудничая с ЮНЕСКО, бесплатно реставрировала и консервировала древности в Йемене. Моя любимая бабушка погибла во время теракта в Сане. А мы с мужем приехали в Саудовскую Аравию, так как узнали, что здесь все еще безопасно.