Но как-то не склеилось… Бывает одно к одному: этот простыл, того не вызвонить, а третий вообще встал на путь исправления и умчался с сыном в Детскую филармонию. Пришлось отправиться домой.

– Товарищ капитан! Извините, забыл имя-отчество… – Печальный, в растрепанных чувствах, Владимир Александрович даже не сразу сообразил, что находится прямо напротив пресловутого «Мутного глаза».

– Добрый вечер.

– Да, здравствуйте… Я звонил, но сказали, что уже не будет. – Бармен Саша заговорщицки подмигнул и понизил голос: – Он здесь. Сидит.

– Кто?

– Пушкин.

– Очень пьяный? – с робкой надеждой поинтересовался Владимир Александрович.

– Пока нет! – лишил его иллюзий хозяин заведения.

Виноградов тоскливо моргнул в сторону ставшего уже недоступным метро: вот идиот, надо было дворами идти!

– Народу много?

– Нет. Не очень…

– Какой столик? Во что одет? Один сидит?

– Столик вот сразу, слева, как заходите, – отрапортовал добровольный помощник. – Бородатый, в свитере. Один… Да, товарищ капитан! Он говорит, что все видел.

– Что – все? – День сегодня по гороскопу был удачный, так что, если не повезло с картами, звезды могли подкинуть подарочек и на профессиональном поприще.

– Кто сумку унес! И вообще…

– Идите вперед. Я как будто просто посетитель, подсяду, попробую побеседовать… Потом по обстановке.

– Хорошо. – Чувствовалось, что у собеседника есть еще вопросы, но перечить представителю компетентных органов он не решился. Уточнил только: – Заказывать будете? Тогда с вас для виду деньги надо получить.

– У меня есть. Потом вернете.

Раньше Виноградов постеснялся бы, но бедность и приличия достаточно плохо уживаются вместе. Тем более что списать стоимость ресторанного ужина на оперативные расходы легко только в комедиях с Пьером Ришаром.

– Конечно, о чем речь. Могу и сразу дать.

– Не надо! Сделаем так: я даю сто тысяч, одной купюрой. Вы приносите сдачу, мелкими. Якобы сдачу, а фактически – тот же стольник. Ясно? – Подобные фокусы любил демонстрировать давний приятель Владимира Александровича, участковый, отвечающий за торговые ряды ларечников на привокзальной площади.

Сейчас он уже уволился и успешно руководил сетью собственных авторемонтных мастерских на юго-западе. Новые русские ездить не умеют, машины бьют достаточно часто и не скупятся, поэтому с клиентурой у бывшего старшего лейтенанта все было в порядке.

– Ясно! – Бармен так посмотрел на Виноградова, что Владимиру Александровичу сразу стало понятно – авторитет его в глазах функционера общественного питания вырос чрезвычайно. – Бегу…

Поздоровавшись – со швейцаром просто кивком, а с охранником за руку, – оперуполномоченный оказался в ставшем уже знакомым интерьере.

– Здесь свободно?

– Присаживайтесь!

Пушкин оказался именно таким, каким его представлял себе Виноградов: лет приблизительно сорока, нечесаный, бородатый. То, что лично он считал некоторой артистической небрежностью в одежде, на деле оказывалось элементарной неопрятностью. Таких забирают в вытрезвитель первыми.

– Что вам принести? – поинтересовался хозяин.

– Пиццу! Посимпатичнее. Один кофе… – Владимир Александрович посмотрел на остатки винегрета на соседней тарелке и поинтересовался: – Рекомендуете?

– Нормально готовят. И недорого, в общем-то…

– Могу вас угостить?

– Хм? – Разобрать, что выражает физиономия под волосяным покровом, было сложно. Наконец поэтическая натура сделала выбор: – Разве что водочки. За компанию.

– Отлично! Тогда так: одну пиццу, парочку бутербродов попроще и два по сто «Пятизвездочной». Все.

– Одну минуту! Принесу. Кофе не надо?

– Попозже, наверное.

– Будете? – Кроме тарелки с остатками пищи перед Пушкиным возвышалась бутылка дешевого «Сачино».

– С удовольствием.

Нацедилось как раз два бокала, и, пока Виноградов с томлением в сердце прикидывал завтрашние последствия винно-водочного коктейля, поэт пояснил:

– Друг вчера прислал ящик. Из Грузии… Тоже литератор!

Судя по этикетке, вино разливали не дальше чем в трех автобусных остановках отсюда, но Владимир Александрович сделал почтительное лицо:

– Да-а! Изумительный букет.

Пицца пришлась как нельзя более кстати, но водку уже закусили бутербродами с сыром.

– За знакомство… Как вас, простите, зовут?

– Олег Викторович! Реймер. Поэт…

– Надо же… Володя! Виноградов. По образованию – моряк.

– И как же вы из моряков в милицию?

Владимир Александрович поперхнулся:

– Что, простите?

– Ну, ведь вы же тот самый, из уголовного розыска, который убийством занимается?

– А как вы догадались?

– То-оже мне… тайна! Я просто видел, как вы с хозяином этого трактира шептались на улице. Поссать вышел – и видел. – Пушкин-Реймер со вкусом втянул в себя содержимое стакана и дружелюбно глянул на собеседника: – Хотите экспромт? Стихотворный?

– С удовольствием! – Виноградову все равно надо было собраться с мыслями, чтобы сообразить, как вести себя дальше.

– Слушайте:

Из мочеполовой системы

Все чаще извлекаю темы…

– Спасибо.

– Понравилось? Могу еще!

– Конечно, но чуть позже, ладно? Хотелось бы еще заказать, граммов по пятьдесят.

– Лучше сразу по сто! – авторитетно подправил любимец муз. – Чтоб не бегать. Потому что вы мне понравились… Хотя я лично органы ваши не жалую.

– А я, если честно, поэтов не воспринимаю. Странный народец!

– Дерьмо! Дерьмо народец, поверьте… – задетый за живое, вскинулся Реймер. – Настоящих-то, талантливых сколько?

– Не знаю.

– А я – знаю! Двое-трое на всю Россию. Ну, Женя Евтушенко, хотя тоже спорно… Оську Бродского выгнали, меня не печатают – да больше-то, считай, и нет никого.

– А Лермонтов? Пушкин? Маяковский…

– Ой бросьте! Пейте лучше свою водку и ловите хулиганов. Рожденный, так сказать, ползать…

– Ну зачем вы так… Я, конечно, в стихах не силен, но…

Владимир Александрович сделал вид, что не замечает, как по-хозяйски сосед расправляется с новым графинчиком.

– Стихов не пишешь? – перешел уже на «ты» поэт-беспризорник.

– Ни-ни!

– Молодец. А то все кому не лень… Знаешь, за что меня из редакции выгнали?