– Что вы сказали, кто прекратил? – взволнованно и возбужденно спросил Архит.

– Нет-нет, все хорошо, извините, – опомнился Тео и попытался сменить тему. Пифагор лишь улыбнулся этой шутке, но ничего не сказал в ответ. Он уважительно попрощался с Архитом, затем с собравшимися и, махнув Тео рукой, вышел из амфитеатра. Они пошли домой.

Тео шел молча, обдумывая услышанное. Пифагор тоже молчал. Видимо, не хотел докучать Тео лишними разговорами – если тому что-то понадобится прояснить или дополнительно узнать, он сам спросит, а пока пусть обдумывает и размышляет над услышанным.

Глава 25. Музыка – язык эмоций.

– Вопрос в том, – сказала Алиса, – можете ли вы заставить слова

выражать столь различные понятия?

Льюис Кэрролл

Солнце уже опустилось за горы, и начинались сумерки. Было еще вполне светло, и до полной темноты, возможно, оставалось еще около часа или даже больше, но и огромная полная луна уже висела в небе и дополнительно освещала их путь, так что о темноте можно было не беспокоиться. Летом на Самосе темнеет поздно. Наши путники шли к окраине поселка, чтобы вдали от возможных человеческих глаз открыть «волшебный переход» и вернуться прямо в пещеру.

Этот поселок Самос носил название острова и был самым крупным поселением на этом острове. Но вот уже и окраина видна, и последние дома поселка совсем рядом. Пифагор с Тео проходили рядом с кузницей, где кузнец над чем-то усиленно работал. Похоже, кузница не работала в полдень и открывалась лишь, когда стемнеет. Наверное, из-за того, что днем было слишком жарко, палящее солнце и раскаленное железо вместе – это уже слишком. А сейчас, когда солнце скрылось за горизонтом, работа кузнеца была в самом разгаре. Пифагор вдруг остановился около кузни и замер. Ритмично стучали молотки о наковальню, а Учитель стоял молча и неподвижно. Тео захотелось его спросить, в чем причина остановки и не случилось ли чего? Но по лицу Учителя было видно, что он не просто слушал, а о чем-то интенсивно размышлял, и Тео решил ему не мешать и не отвлекать глупыми вопросами.

Они провели у входа в кузню, наверное, несколько минут, после чего Пифагор вошел и поздоровался с кузнецом. Тот оказался, на удивление, невысокого роста, но крепкого телосложения, с впечатляющими мышцами. Тео всегда представлял себе старых кузнецов эдакими исполинами с огромными ручищами. Но этот был хоть и исполин, но не великан. Он был одет в брюки из толстенной грубой ткани, пропитанной какой-то смолой – видимо, она как-то защищала от ожогов. А выше брюк у него был фартук на голое тело, сделанный из такой же ткани. Его звали Гиппон.

«Интересно, что кричат кузнецы в Древней Греции, когда ударят молотком себе по пальцу? Наверняка не то, что у нас!» – подумал вдруг Тео и чуть не рассмеялся вслух от своей глупой мысли. Возле Гиппона стоял его помощник – молодой юноша, который, видимо, учился у Гиппона и набирался у него опыта в этом непростом ремесле. Тео слегка улыбнулся, услышав его имя. «Не от него ли пошло название вида обезьян – гиббон»? – подумал он в шутку. – Такой же приземистый, мускулистый и волосатый». Несмотря на свой брутальный вид и впечатляющие физические формы, Гиппон оказался вполне добродушным и охотно принял поздних посетителей у себя в кузнице.

– Скажи мне, о многоуважаемый Гиппон, не найдется ли у тебя еще одна наковальня? – доброжелательным тоном спросил Пифагор.

Гиппон утвердительно кивнул. Тогда, Пифагор спросил, не позволит ли Гиппон воспользоваться этой второй наковальней, чтобы исследовать кое-что для научных изысканий? Совершенно ненадолго – не более 15-20 минут. Гиппон был очень удивлен. Он ответил, что ему и самому очень любопытно, что может делать ученый человек с наковальней и как его старая наковальня может послужить высокой науке? Разве что считать удары? У Гиппона в глазах горело любопытство – наверное, главной причиной этому было хоть что-то новое среди постоянной рутины, и он предложил использовать для исследований его собственную наковальню, на которой сейчас работал. А он сам в это время отдохнет и заодно посмотрит, чем занимается и как двигается вперед передовая наука! Тео на все это смотрел с изумлением и никак не мог понять, каким образом кузница может послужить Учителю научной лабораторией? Однако, несмотря на свое непонимание, он не отвлекал Учителя лишними вопросами и расспросами, предоставив тому делать то, что он делает, а сам молча стоял рядом.

Итак, Пифагор встал у наковальни, поблагодарил Гиппона и сказал, что оплатит все время простоя, чтобы его научные изыскания не принесли Гиппону никаких убытков. Затем попросил Гиппона принести к этой наковальне все молотки, всевозможных размеров и форм, какие здесь имеются. Теперь Гиппон, в свою очередь, удивился, однако, не задавая лишних вопросов, пошел вглубь кузницы и вернулся оттуда с несколькими молотками. Затем пошел еще раз, и еще раз, пока наконец не принес к наковальне все молотки, какие у него только были, наверное, в общей сложности около 20 штук. Они были самых разных размеров и разной формы – и огромные, и просто большие, и поменьше, узкие и широкие, с широким и с узким концом, были и плоские, и закругленные. Пифагор посмотрел на весь этот «лабораторный инструментарий» и, засучив рукава, принялся за работу. Взгляд у него был одновременно радостный, возбужденный и сосредоточенный. Он