Кэб двигался дальше; Уилл напряженно обдумывал полученную информацию. Выводы были малоутешительными. Вероятно, это очередное «прогрессивное» увлечение Элеоноры (вернее, сумасбродство). В таком случае, волноваться совершенно незачем. Не может же это оказаться опаснее синусоидальных ванн? Однако вдруг это и впрямь что-то вредное, извращенное, вызывающее наркотическое привыкание? Пусть другие леди толпой устремляются в коричневый особняк – это еще ничего не доказывает. Все эти постоянные обитательницы Санатория, ветераны вегетарианства, кидаются на все шарлатанские новинки и с готовностью подставляют свое тело очередной терапии. И кто вообще такой этот загадочный «доктор»? Если он так хорош, почему же в штате Санатория нет ни его самого, ни его последователей? И самое скверное: почему Элеонора решила сохранить все это в тайне от собственного мужа? Крайне подозрительно.

Погрузившись в эти размышления, Уилл не заметил, как кэбмен доставил его обратно в Санаторий, и очнулся только тогда, когда коляска уже сворачивала на круговую дорожку. Он поднял глаза – вот он высится, огромный, непоколебимый, Храм Здоровья, Истина и Путь, обретшие конкретную форму, воплотившиеся в камне. Колеса легко скользили по мостовой, и Уилл, покачиваясь в экипаже, с ужасом осознал: он возвращается домой. Он перестал быть Уильямом Фицроем Лайтбоди, проживающим на Парсонидж-лейн в Петерскилле, он превратился в чековую книжку, в члена Всеамериканского Общества Поджелудочной Железы, в идолопоклонника строжайшего контроля.

– Кэбмен! – отчаянно вскрикнул он, будто вынырнул со дна топкого пруда, едва выпутавшись из водорослей. – Увезите меня отсюда.

В ответ послышалась резкая гортанная команда, вожжи туго натянулись, и колеса прекратили свой бег. Кэб преградил дорогу другому экипажу и роскошному «бьюику», но кучера это не смутило.

– Куда именно, приятель? – осклабившись, спросил он.

– Не знаю. Куда угодно. Поехали в город.

* * *

Кучер высадил Уилла на углу возле «Таверны Поста». Уилл вышел поразмяться и оглядеться по сторонам. Хотя шпионы Келлога уже не преследовали его (по-видимому, он считался укрощенным с того момента, как у него удалили зловредный узелок), Уилл теперь редко ездил в город – сам не знал почему. Может быть, он привык к рутине Санатория, подпал под гипноз, и теперь все общество, все развлечения сосредоточились для него в этих стенах; а может быть, все дело было в том, что он утратил интерес к городу, лишившись права пообедать в ресторане или заглянуть в кабачок, опереться ногой на узкую медную полосу, окаймляющую стойку у бара, и спросить виски. Но нынче Уилл изнемогал от скуки, денек выдался золотой, и весь Бэттл-Крик раскрылся перед ним, словно цветок под поцелуями солнца.

Лайтбоди заглянул в книжный магазин, приобрел в бакалейной лавочке пригоршню песочного печенья, понаблюдал, как двое рабочих, закатав рукава, роют яму перед зданием ратуши и опускают в нее саженец. Позднее, часов около пяти, Уилл присел на скамейку и прочел передовицу Ч. У. Поста в «Морнинг Энкуайрер». Он сидел на скамейке, прикидывал, закончила ли наконец Элеонора свой сеанс терапии, и уже собирался вернуться в Санаторий, посмотреть, что за пищевой эрзац выдадут на ужин есть совсем не хотелось, но проще было следовать заведенному порядку. И тут, подняв глаза от газеты, Уилл обратил внимание на человека, проходившего мимо по тротуару.

Человек тоже взглянул на него и ускорил шаги, но под заросшими бакенбардами, темными очками и совершенно излишним в эту погоду пальто Уилл различил в нем нечто знакомое. Это не посторонний человек, это…

– Чарли! – воскликнул Уилл. Имя словно само подвернулось ему на язык. – Чарли Оссининг!

Чарли, съежившийся, втянувший голову в плечи, оглянулся, словно штрейкбрехер, замеченный пикетчиками. Нервный он какой-то стал, дерганный. И обносился, носы у ботинок оббиты, тело скрючено, словно в попытке укрыться от чужих глаз. Опустив очки на нос, Чарли посмотрел через плечо. Судя по выражению глаз, он не ожидал ничего хорошего.

– Чарли! – повторил Уилл, подымаясь со скамьи, пожимая влажную руку, бессильно, словно ненужное украшение торчавшую из рукава. – Как поживаете? Как ваша «Иде-пи»? Берете мир штурмом?

Чарли слабо улыбнулся в ответ.

– Кстати говоря, – гнул свое Уилл, обрадовавшись возможности поговорить хоть с кем-то, все равно с кем, – ваша миссис Хукстраттен сидит с нами за столом в Санатории. Она все время только о вас и говорит – впрочем, об этом вы, верно, и сами знаете.

Молчание. Никакого намерения продолжать беседу.

– Ну что ж. Хорошо. Рад был встретить вас.

– Взаимно, – пробормотал Чарли, и глаза его вновь забегали, проверяя оба конца улицы – скамейка – деревья за ней – здание на углу.

– Элеонора чувствует себя отлично, – произнес Уилл, запихивая газету под мышку и испуская глубокий вздох. – Я – примерно как и раньше, ни лучше, ни хуже – знаете, как это бывает. А вы выглядите… – Уилл хотел было сказать «лучше», но в последний момент спохватился: – Изменившимся. Отращиваете бакенбарды, верно? И усы. Очень солидно. Я когда-то тоже носил усы – когда я был моложе. Я вам об этом не рассказывал?

– Нет, по-моему нет, – отвечал Чарли, снимая очки, аккуратно складывая их и убирая в карман.

Теперь он выглядел уже не таким запуганным, более похожим на прежнего Чарли, доброго товарища, предприимчивого дельца, которому Уилл вверил чек на тысячу долларов.

– Миссис Хукстраттен, – повторил Чарли, пытаясь поддержать разговор, но это имя бессильно упало с его губ, и он запнулся.

Что-то с ним было неладно, но Уилл не мог догадаться, в чем дело. Оба собеседника дружно оглянулись на велосипедиста, пролетевшего мимо них.

– Я хотел сказать – я так рад, что она здесь, – проговорил Чарли, но на его лице эта радость никак не отразилась. – Я имею в виду – миссис Хукстраттен. Словно привет из дома. Я собираюсь организовать для нее экскурсию на фабрику «Иде-пи».

– Да? Это просто замечательно. Конечно же, она получит огромное удовольствие. Да, любопытства ради, где находится ваша фабрика? Я бы тоже как-нибудь не прочь заглянуть, знаете ли. – Уилл издал смешок, чтобы показать, что вовсе не собирается злоупотребить своим правом инвестора. Он отнюдь не напрашивается на приглашение.

– На Реберн-стрит.

– Реберн? Не припомню такого названия.

– Это в восточной части города – или, скорее, в южной. В юго-восточной. – Глаза Чарли вновь ожили, взгляд забегал. В тот конец улицы, в другой конец, метнулся Уиллу через плечо и вновь возвратился к зданию на углу. – Послушайте, Уилл, – наконец-то прежняя теплая улыбка. – Мне пора бежать. Дела, дела. Давайте как-нибудь встретимся за ланчем. На днях. Хорошо? Без виски, обещаю.

Уилл расхохотался.

Виски – вот чего бы я хотел больше всего на свете, но приходится контролировать свои желания, верно? Прихватить с собой Элеонору? Амелию? Мы можем собраться все вчетвером.

– Да, конечно, – подтвердил Чарли, но в голосе его не прозвучало убежденности.