— Вон отсюда! — закричала она вне себя. — Вон! Ах ты, паскуда! Ах ты, гадина!

Столяр с оттопыренными ушами ушел бледный, сердито нахмурив лоб. В другой раз, быть может, она окажется в лучшем настроении, проговорил он. В эту ночь Альвина и часу не проспала.

Через две недели Георг опять явился в воскресенье, когда остальных не было дома. Он снял мастерскую в городе и поселился в Хельзее навсегда. Он снова задал ей те же бессовестные вопросы: послушать его, так можно подумать, что это она его совратила. Ну и человек! На этот раз не обошлось и без скрытых угроз: он может кое-что порассказать людям. С этого дня она перестала впускать его.

Тогда он подстерег ее рано на рассвете, когда она собиралась пойти в город за покупками. Он, мол, хочет только сказать ей, что любит ее и что она может делать с ним что ей вздумается, если только будет ^оть немножко добрее к нему. Не так-то легко было от него отвязаться.

— Все кончено, уходи! — сказала она.

Но он не уходил и начал всхлипывать.

— Альвина, послушай, я с ума сойду!

Мужчина, который плачет, — что это за мужчина? Она с отвращением оттолкнула его, но тут он неожиданно схватил ее и начал душить. Она вырвалась и убежала. Он подстерег ее во второй раз и в третий. Она не решалась больше ходить в город. Когда начинало темнеть, она замечала, что он ходит, крадучись, вокруг усадьбы.

Так продолжаться не могло, все это ей стало просто невмоготу. Она решилась признаться Антону и, горько плача, рассказала ему все, но Антон заявил: то, что было раньше, его не касается.

Когда Георг, по обыкновению расфранченный, водно из ближайших воскресений заявился снова в кухню неожиданно вошел Антон.

— Здравствуй, Альвина! — произнес он, пренебрежительно оглядел столяра и добавил: — А этому молодчику что от тебя надо?

Он держал себя несколько высокомерно: пусть Альвина сразу видит разницу, неизмеримую разницу между ним и этим столяром в его смешном воскресном наряде.

Презрительный тон, каким с места в карьер заговорил Антон, сразу же заставил столяра вспыхнуть. Он выпрямился на стуле, словно проглотил палку, и раздраженно воскликнул:

— Вы, надеюсь, ничего не можете возразить против того, что я навещаю свою невесту?

— Невесту? — издевательски переспросил Антон и рассмеялся.

Да, невесту, невесту! Он имеет право называть Альвину своей невестой после всего, что произошло между ними. Пусть Альвина отпирается — это дела не меняет. Он чувствует себя глубоко оскорбленным и не потерпит, чтобы с ним обращались как с бродягой. Столяр говорил все более громко и возбужденно. Все, что он утверждает, заявил он, он может, доказать! Он рассказал историю о тысяче марок, потом рассказал о танцах в кабачке «Орел», о ночной прогулке в лесу и о скамейке «Отрада взору». Альвина закричала, но столяра не так-то легко было сбить с толку: это его право, и он им воспользуется.

Лицо Антона становилось все темнее и темнее, и наконец он заревел, — да и в самом деле нужно было зареветь, чтобы заставить себя понять.

— Кавалер, нечего сказать! — заорал Антон так громко, что жилы на его шее посинели.

Однако достаточно, больше они не хотят слышать ни одного слова!

Но тут столяр вне себя закричал, что он никому не позволит затыкать себе рот, — никому! Он говорит чистую правду, но здесь, по-видимому, не желают слушать правду?

— Вон отсюда, негодяй! — заорал Антон. — Или я вытащу тебя из дома за твои длинные уши!

Столяр поднялся шатаясь, бледный как мертвец, готовый броситься на Антона. Мужчины кричали, Альвина в отчаянии визжала: «Антон, Антон!» Ну вот, вышло именно то, чего она боялась!

— На помощь, Герман, на помощь, иначе они убьют друг друга!

Дверь затрещала, и она увидела, что Антон обеими руками держит столяра высоко над головой, словно бревно нести собрался. Он пронес отчаянно дрыгавшего ногами столяра через весь двор и швырнул его на кучу навоза. Георг в своем воскресном наряде описал в воздухе большую дугу, затем скатился с навозной кучи прямо в помойную яму. Все это произошло с такой молниеносной быстротой, что Альвина едва успела заметить мелькнувшие в воздухе ноги.

Затем вернулся Антон. Он был очень бледен, тяжело дышал и зализывал кровь на руке.

— Этот тип укусил меня за руку, — вот он каков!

Тут он заметил на столе шляпу столяра и вышвырнул ее через открытую дверь на двор.

— Твоя шляпа, мерзавец! — крикнул он и захлопнул дверь.

Альвина дрожала всем телом, от страха у нее перехватило дыхание.

— Боже мой, боже милостивый! — стонала она не переставая.

Антон вытер лицо.

— Да ты успокойся, Альвина, он больше не придет! — проговорил он.

Наконец Альвина снова была в состоянии говорить.

— Но зачем же ты бросил его на навозную кучу? — со страхом спросила она. — Он никогда тебе этого не простит!

— Зачем? — ответил Антон. — А я не хотел, чтобы он переломал себе кости! Там-то он уж, во всяком случае, удариться не мог!

Через несколько дней Альвина получила письмо. В конверте лежал один только листок. На нем был нарисован чернилами череп, а внизу кудрявыми буквами выведено: «Смерть бродит вокруг Борна».

Альвина побледнела. Она так боится за Антона. Откуда она могла знать, что этот Георг такой подлец? В Рауне ее часто предостерегали на его счет, но она только смеялась над теми, кто это говорил. Она показала Антону листок с черепом. Он, мол, должен теперь остерегаться, особенно когда возвращается домой в темноте. Этот молодчик может каждую минуту подкараулить и наброситься на него. Но Антон только громко рассмеялся: вот насмешил! «Смерть бродит вокруг Борна!»

— Смерть бродит вокруг Борна! — повторял он, смеясь и барабаня кулаками по столу. — Ну что ж, пусть себе бродит, если ей это нравится!

20

Ни слова от Рыжего, ни слова от нотариуса Эшериха! А в Борне появились уже новые тревоги: Генсхен собирался их покинуть. Он не хотел расставаться с ними навсегда, но считал необходимым исчезнуть из Хельзее по крайней мере на несколько месяцев, может быть — на всю зиму.

— Мне надо уехать, — твердил он, — уехать, пока не поздно.

Так, во всяком случае, продолжаться не могло!

Во всем виновата эта Долли! Она окончательно перестала скрывать свое увлечение, при всех говорила ему ты, но хуже всего было то, что она все больше и больше вовлекала его в свою семью. Она вела себя так, словно он уже с ними породнился. Фрау