На первой странице «Власти» № 1 мы видим Землю из космоса; изображение сопровождается одним текстовым блоком:

Комикс анонсировал свои намерения развиваться в высокобюджетной манере «Дня независимости»; трехстраничный эпизод разворачивался в Москве, убедительно воссозданной по фотографиям. Застывшие кадры скелетов, разлетающихся пеплом и углями, были заимствованы прямиком из апокалиптической сцены в парке с качелями в «Терминаторе 2». Гаттеры были черные, а не белые – как будто в зале потушили свет. Эти остроумные визуальные отсылки напоминали нам, что мы читаем комикс, который надлежит смотреть как кино. Такие композиции стали стандартными в комиксах двадцать первого века, пытавшихся прикинуться фильмами за 200 миллионов долларов, и даже копировали структуру кинематографического нарратива, который не всегда подходил длительной сериальной природе комикса и уже выглядел устарелым пред лицом новых нарративов с погружением, к которым приучили аудиторию компьютерные игры.

Злодеем первой истории про Власть был Кайзен Гаморра, террорист, разъяснявший свою склонность к насилию в речи, которая отдавала холодом пророчества:

К счастью для мира, против Гаморры выступили крутейшие и энергичнейшие супергерои из имевшихся в наличии, и с первого выпуска стало ясно, что шансов у Гаморры нет.

Лига Справедливости никогда не опускалась до применения смертоносной силы, а вот герои Эллиса без проблем отрезали бы вам голову и отколошматили бы вас ею до смерти, если б это помогло отвратить вас от карьеры диктатора или «подонка». Эти ребята не шутки шутили, и плохие парни уже не могли рассчитывать на удобный кодекс, не допускающий убийств, который столько лет связывал супергероям руки.

Эти новые строптивые супергерои говорили за всех нас, за контркультуру; аутсайдеры оказались на коне. Казалось, мы победили. В 2000 году, с пьяным победным воплем выйдя на сцену лектором на Нью-Йоркском конвенте по дезинформации, который организовал и вел культурный комментатор, издатель и телеведущий Ричард Метцгер, я принес именно эту весть.

На один миг, на пороге тысячелетия, нам почудилось, будто весь мир хочет того же, что и мы. Мир заметил, как весело нам с нашими инопланетянами, нашим тантрическим сексом, сверхчеловеческими грезами и блестящей виниловой одеждой, – и тоже захотел так.

Особенно Уорреновы «подонки». В тихом углу, которого они всегда сторонились, над которым насмехались, блеснуло золото. В диковинных, зачарованных, самопогруженных коллекционных подземельях гиковского фэндома и фантазий таилась картина человеческого будущего. Однажды, решил кто-то, все потребители станут гиками, что прикованы к компьютерным экранам, заблудились в захватывающих игровых мирах, листают порно или мечутся по eBay, пока за окном сменяют друг друга времена года. Вот-вот наступит день – и стремительно развивающаяся коммуникационная сеть айфонов, айпадов и их потомков, этих портативных экзоразумов, протезами врастающих в нас все глубже и во все более юном возрасте, превратит всех нас в киборгов. Вскоре телефоны и камеры начнут вживлять в матку, чтобы мы пораньше пристрастились к рекламе. Возможно, в этом грядущем мире удастся привить гиковские фантазии нам всем. Растущей популяции «кидалтов» можно впаривать мальчишеские игрушки и новые, усовершенствованные экранные приключения Бэтмена, Человека-Паука, Халка и Зеленого Фонаря при поддержке таких вот книжек, как эта, – подразумевающих некую сокрытую ценность в грязных фантазиях бесправных о власти. И так оно и вышло.

Но тогда, на грани, в опьянении триумфального вина 1999 года, нам чудилось, будто мы одержали великую победу. В моей жизни снова появилась Кристан, и жизнь была хороша. Двадцать первый век, несомненно, увидит торжество наших фантастических идеалов и смерть мрачных, дряхлых, старомодных и консервативных властных структур; эту грезу и выражала «Власть». Нас всех признают первопроходцами, грезонавтами, ткачами ослепительных мифов совершенно новых времен.

Я понимал, что Лига Справедливости Америки внезапно устарела. Наступило будущее – пора идти вперед. История супергероя переросла бурное отрочество темного века и наконец стала самоуверенным юнцом лет двадцати с плюсом. В ней появились взрослая неэксплуатационная сексуальность и здоровая доза умного юмора. Весь этот комплект был словно нарочно придуман для того, чтобы супергерои вновь привлекли нефанатскую аудиторию, хотя продажи «Власти» никогда не отражали ее потенциала на массовом рынке.

Если «Власть» – альянс «Штормового Отряда», «Дня независимости» и «Лиги Справедливости Америки», тогда корни «Планетарности» Эллиса уходят куда-то к замысловатым предкам супергеройского метакомикса о комиксах, в духе «Флекса Менталло» и Верховного, суперменского пастиша Алана Мура. «Планетарность» была экшн-лекцией, живым сюжетным трактатом о поп-культуре, который прекрасно читался и как приключенческая история, и как хвала фантазиям и химерам. Типичные комиксы такого плана делились с читателем личными философиями и идеями творца (обычно писателя) касательно времени и пространства, комиксов и мифов. В череде минималистских историй, по большей части ваншотов, Эллис и Джон Кэссадей переработали и перекомпоновали сырье бульварной литературы, кинофантастики пятидесятых, японских фильмов о монстрах и супергеройских комиксов в цельную долгоиграющую историю о «хорошей» фантазии – команде Планетарность – против «плохой» фантазии в лице Четверки, аналога Фантастической Четверки, которая сыграла свою роль в аморальном стремлении корпораций до дна вычерпать из мира его невероятные сокрытые чудеса и тайные артефакты. Аналоги молота Тора и батареи силы Зеленого Фонаря представали тотемными иконами, инструментами изучения могущества и живучести бульварных грез, священными, точно ковчеги Завета, Святые Граали или Туринские плащаницы, забытыми сувенирами утраченного содружества чуда и надежды.

Под лозунгом «Мир странен. Пусть таким и останется» «Планетарность» чертила единую всеобъемлющую карту территории фантастического, ткала из ее многочисленных нитей цельную картину всей сферы сверхчеловеческой литературы.

Комикс получился вневременной. Три главных героя – «археологи тайны», летописцы секретной фантастической истории двадцатого столетия – были едва прорисованы и существовали только сюжета ради, но Эллис знал, где слегка подкрутить предысторию, где чуть-чуть подбавить текстуры, чтобы сделать их человечными и понятными, но не обременить всех троих (столетнего и сурового Элайджу Сноу, суперсильную а-ля Чудо-Женщина Джакиту Вагнер и гения телекоммуникаций, известного лишь под прозвищем Барабанщик) проблемами и бедами обыкновенных людей. Они были сверхлюдьми некостюмированного, закаленного британского извода, который Эллис отточил до бритвенной остроты, и одевались в белые костюмы, кожаные комбинезоны и кенгурухи.

В лице Кэссадея Эллис обрел идеального напарника. Тот умел заморозить и составить замысловатый кадр, и диалог, и разворот. Красавец Кэссадей, выпускник техасской киношколы, на свои идеально выстроенные кадры смотрел режиссерским взглядом. Как и его коллеги, он предпочитал длинные горизонтальные панели, смотревшиеся как экран в кинотеатре с позиции зрителя в зале. Художники, которым удалось приспособиться к этому новому тренду, мастерски владели масштабом и перспективой и свои панели строили, как режиссеры зрелищных голливудских постановок и фантастических блокбастеров. Комиксы качали мускулы, дабы конкурировать с боевиками девяностых, сплошь построенными на спецэффектах, сугубо комиксовой искусной образностью сдабривали ошеломительное действо и декорации за миллиарды долларов, созданные карандашами на бумаге. Художники возвысились до статуса новых королевских особ – Росс, Кэссадей, Хитч, Куайтли.