Никого я, кроме Гейне,

Знать не знаю, дуралей!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…И кисти рук, затянутых в перчатки,

Предназначались для скольженья карт.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И память жмет, как будто снова

Нас одолела немчура.

Ах чужбина, ты чужбина,

Камамбер и адюльтер —

Да стенанья Лоэнгрина

В переводе Алигер.

Что он слышал, этот Гёте,

О поэтах из низов,

Об одесском аперкоте

О колоде в пять тузов?

Только фрау, только медхен,

А по-русски — ни му-му…

Ты Оксана или Гретхен —

Я чего-то не пойму.

Всюду шпили, всюду шпильки,

Интернет и чуингам.

Не хотите ли по Рильке

Или, скажем, по рогам?

То ль Одесса, то ль Ривьера,

То ль Монако на дому.

Я-то здесь какого герра? —

Вот чего я не пойму.

Ах чужбина, ты чужбина, Камамбер и адюльтер — Да стенанья Лоэнгрина В переводе Алигер.

Что он слышал, этот Гёте, О поэтах из низов, Об одесском аперкоте О колоде в пять тузов?

ТЪлько фрау, только медхен, А по-русски — ни му-му…

Ты Оксана или Гретхен — Я чего-то не пойму.

Всюду шпили, всюду шпильки, Интернет и чуингам.

Не хотите ли по Рильке

Или, скажем, по рогам?

То ль Одесса, то ль Ривьера, То ль Монако на дому.

Я-то здесь какого герра? — Вот чего я не пойму.

Валерий Попов

(р. 1939)

Случай на молочном заводе

Два лейтенанта, Петров и Брошкин, шли по территории молочного завода. Все было спокойно. Вдруг грохнул выстрел. Петров взмахнул руками и рухнул замертво. Брошкин насторожился. Он подошел к телефону-автомату, набрал номер и стал ждать.

— Алло, — закричал он. — Алло! Подполковник Майоров? Это я, Брошкин. Срочно вышлите машину на молочный завод.

Он повесил трубку и пошел к директору завода.

— Что у вас тут… стреляют? — строго спросил он.

— Да это шпион! — с досадой сказал директор. — Третьего дня шли наши рабочие и вдруг видят: сидит он и молоко пьет. Они побежали за ним, а он побежал и в творог залез.

— В какой творог? — удивился Брошкин.

— А у нас на дворе триста тонн творога лежит, так он в нем до сих пор и лазает.

Тут подъехала машина, из нее вышли подполковник Майоров и шестеро лейтенантов. Брошкин подошел и четко доложил обстановку.

— Надо брать, — сказал Майоров.

— Как — брать?! — закричал директор. — А творог?

— Творог вывозить! — сказал Майоров.

— Так ведь тары нет, — сокрушенно сказал директор.

— Тогда будем ждать, — решил Майоров, — проголодается — вылезет.

— Он не проголодается, — сказал директор. — Он, наверное. творог ест.

— Тогда будем ждать, пока весь съест, — сказал нетерпеливый Брошкин.

— Это будет очень долго, — вздохнул директор.

— Мы тоже будем есть творог! — улыбаясь, сказал Майоров.

Он построил своих людей и повел их на четвертый двор. Там они растянулись шеренгой у творожной горы и стали есть. Вдруг они увидели, что к ним идет толпа. Впереди шел пожилой рабочий в очках.

— Мы к вам, — улыбнулся он. — В помощь. Сейчас у нас обед — вот мы и пришли!

— Спасибо, — сказал Майоров, и его строгие глаза потеплели.

Дело пошло быстрей. Творожная гора уменьшалась. Когда осталось килограмм двадцать, из творога выскочил шпион. Он быстро сбил шестерых лейтенантов и понесся через двор, ловко уклонившись от наручников, лежащих на крышке люка. Брошкин кинулся за ним. Никто не стрелял. Все боялись попасть в Ерошкина. Брошкин не стрелял, боясь попасть в шпиона. Стрелял только шпион. Вот он скрылся в третьем дворе. Брошкин скрылся там же. Через минуту он вышел назад.

— Плохо дело, — сказал Брошкин, — теперь он в масло залез.

Вадим Дабужский

(р. 1940)

Максим ГОРЬКИЙ

Мать

(Новая версия)

Михаил Власов — отец Павла, муж Ниловны.

Слесарь четвертого разряда, член КПСС, «ударник коммунистического труда» на фабрике имени Горького. Мастер спорта по боксу. Держался со всеми высокомерно. Каждый праздник кого-нибудь избивал. 1 мая и 7 ноября регулярно ходил на демонстрацию, так как свято верил в светлое будущее. Пьяный, возвращаясь домой после демонстрации, он ставил в угол красное знамя и садился ужинать. Выпив две бутылки «Московской», он сбрасывал посуду со стола и глухим голосом, наводящим тоску, выл песню «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз».

После его смерти мать осталась с сыном. К Павлу стали приходить новые друзья. Они говорили непонятные слова: баксы, ломщики, кидала.

— Это очень хорошие люди, — объяснял Павел матери.

Потом он стал приносить домой газету «Правда» и разрезал