Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Полководец вдали показался! — перебил пылкую речь оратора запыхавшийся фельдфебель.
Как бы по магическому знаку волшебного жезла все вскочили со своих мест, оправились и выбежали на дорогу. Вдали виднелся экипаж. Все смолкло и обратилось в слух и зрение. Когда же экипаж поравнялся с нами и дружное: «Здравия желаем, ваше высокоблагородие!» — огласило окрестный воздух, полковник в сопровождении квартермистра вышел из коляски.
— Ложись, люди! — закричал он. — Мое почтение, господа, опустите руки, — добавил он, обращаясь к офицерам. — Очень рад, что вижу здесь многих ротных командиров. Что вы скажете, господа, насчет того, что вчерашний день заметил? Как же это вы, несмотря на все подтверждения и приказания, не выбрали до сих пор провиант из фур? Да что я, извозчик, что ли, с позволения сказать, вам достался!
— Помилуйте, полковник, — возразил командир 1-й роты, — не на своих же плечах таскать нам его?
— Это уж не мое дело; он у вас должен быть израсходован; вспомните, сколько дней мы в походе.
— Да мы все время шли на продовольствии жителей, — осмелился произнести я, — и не нуждались в провианте.
— До этого мне тоже дела нет; и разве вам не известно, капитан, что жители довольствуют только приварком, а хлеб люди должны иметь свой?
— А если жители добровольно и хлеб предлагают, — заметил командир 8-й роты, — не выбрасывать же нам свой?
— Знаем мы это «добровольно», — наступя на горло; впрочем, мне все равно; вчерашний день я вытравил лошадям более половины провианта вашего, и если не вынесете сегодня, то вытравлю и остальное, понимаете?
— Помилуйте, полковник, — снова возразил командир 1-й роты. — А если нам понадобится хлеб, где мы его возьмем?
— Это опять не мое дело, извольте исполнить приказание, а если действуете самовластно, то и действуйте, как знаете, — я не могу. Посудите сами: послезавтра мы вступим в пункт хлебопечения, и, будь у вас провиант цел (на что вы и рассчитывали), вам и заботушки мало, вы бы чистоганчиком за него получили, да и правы, а я — тащи да тащи. Так вот и ошиблись. Дайте моим лошадям хоть денек вздохнуть; не затем же, в самом деле, правительство их содержит, чтобы таскать вашу экономию.
— Не нашу, а солдатскую, — сказал я с сильным ударением на последнем слове.
Все недоверчиво взглянули на меня.
Полковник улыбнулся и вместо ответа обратился к квартермистру:
— Пойдемте, Тухолмин, пора. Мое почтение, господа.
— Сию минуту, полковник, — сказал квартермистр, — вот только надо слова два сказать капитану. — Он подошел ко мне, отвел меня в сторону и вкрадчивым голосом, почти на ухо, произнес с расстановкой: — Хитры вы, батюшка, что твой агнец на заклании: мы ведь вашу ротную-то фуру видели, — оттуда и вытаскивать нечего было, там ветер ходит; ловко, должно быть, вы устроили Сбруева; видно, нашла коса на камень.
— Как ветер? Что такое? Говорите яснее.
— Полно Лазаря-то строить, я ведь тертый калач, нас не проведете. Да и хорошо, если вы этого маклака устроили да поприжали, ему так и надо.
— Ну, пойдемте, пойдемте! — закричал полковник из экипажа. — После договорите.
Квартермистр подбежал к коляске, сел, и они уехали.
— Ай да гусь, — сказал командир 8-й роты, — он же и прав.
— Жаль, что Творжицкого нет, — заметил командир 1-й роты. — Воображаю, как он беснуется.
Все захохотали.
«Что за чертовщина, — думал я, припоминая слова и тон квартермистра, — один твердит: вытравил лошадям, другой о каком-то ветре толкует!» Чтоб разъяснить скорей недоразумение, я подозвал ротного каптенармуса:
— Федулов, где у нас находится одиннадцатидневный сухарный провиант?
— Не могу знать, ваше благородие, — простодушно отвечал каптенармус.
— Как не можешь знать, кто же знает? Его нет в полковом обозе.
— Никак нет, ваше благородие.
— Отчего же его нет там?
— Не могим знать, поручик не заготовили, так и вашему благородию сдали.
— Отчего же ты не сказал мне этого, когда я принимал роту?
— Поручик не приказали докладывать вашему благородию, они изволили объяснить, что за эту недодачу достойно ублаготворили деньгами ваше благородие.
Вся внутренность перевернулась во мне от подобного неожиданного ответа.
— Пошел вон, дурак! — закричал я, вспыхнув. — И не смей никогда не только говорить, но и думать об этом.
— Слушаю, ваше благородие, — совершенно хладнокровно отвечал каптенармус и, ударив рукой по тому месту, где должна находиться сума, сделал совершенно правильный поворот налево кругом.
Я велел ударить подъем, собрал роту и, полный тревожных мыслей, пошел далее. Но, вероятно, в Книге Судеб день этот был отмечен для меня днем испытаний.
Сделав переход более двадцати пяти верст, усталый, измученный, едва в шестом часу дотащился я до ночлега. Допивая последний стакан чаю и с любовью посматривая на приготовленную постель, я готов был примириться с обстоятельствами и с жизнью, начинавшею надоедать мне, как вдруг дверь с шумом растворилась и в избу влетел растрепанный жид.
— Ай-зи бида,