Вперед, вперед – ступая по веточкам ивы, по бурым торфам, как по гати. Десять тысяч лет, минувших со времени последнего оледенения, десять тысяч лет ивы, морошки, мхов в отложениях, в черном бродиле болот. Ветер опять вцепился в нас на гребне холма, над снежниками курится туман. Усталость дает знать о себе знакомыми мыслями: «хватит!». Хватит балков, нар, холода, земли после великого оледенения, орнитологии и геологиии… Настолько это знакомая песня, что не стоит и обращать внимания. Просто Остров знает, что на этот раз я действительно пришел прикоснуться к тайному. И он хочет, чтобы за это прикосновение я заплатил полную цену…

За два дня дошли до Кривого озера в центре острова, вселились в покосившийся балок, наловили рыбы… На той стороне озера, километрах в пяти от нашего жилья я присмотрел два живописных холма, вполне, как сдавалось мне, пригодных для того, чтоб попытаться…

Но я еще не готов: жду то ли какой-то перемены в себе, то ли знака.

Ночью видел над озером удивительную картину: туман, после двенадцати совершенно скрывший солнце и противоположный берег, сделался так густ, что в какой-то момент можно было видеть только берег, на котором стоишь и воду, бестрепетная гладь которой постепенно растворялась в тумане, пока совсем не сливалась с ним. Но над туманом было голубое небо, светлым холодом отражавшееся в воде. Масса тумана составляла бесформенную середину картины, делая переход воды в небо совершенно свободным от каких-либо границ, горизонтов, линий. В какой-то момент показалось даже, что сквозь пустоту тумана небо провалится на меня.

Пролетел гусь, тускло отразившийся в запотевшем зеркале вод. И в этом мире воды-неба, слившихся воедино, слышны были только ночные голоса птиц. И больше ничего. Вода, пустота, отражение двух желтоватых облачков в синеве озера. Кроме нас – ни одного человека на многие километры вокруг. Какой-то фантастический покой. Подумал, не пора ли прибегнуть к колокольчику. Потом решил, что рано: я еще не выходил своего, не пропустил через себя это прекрасное, очистительное пространство.

Каждый день, уходя все дальше, я приближаюсь к тебе, любовь моя. Когда-то казалось, что мне не дойти. Ибо чем дальше я шел, тем больше оставалось, тем жестче становились никому не высказанные и никем не подтвержденные обязательства, принуждавшие меня следовать еще дальше, тем необъятнее – окружавший простор. Но знаешь – я добрался-таки до «Синих гор» Колгуева и оглядел свой остров с высоты птичьего полета. И если мне суждено еще раз оказаться в Бугрино и издалека на плоскости тундры увидеть далекие, манящие холмы, я с полным правом смогу сказать: «я был там». Ибо я был там.

Так что теперь, похоже, уже близко…

18 июля: третий день уже стоит настоящее жаркое лето. Лежу на земле, на вершине Ярей-седа, Песчаных сопок. Воздух дрожит над тундрой, ветер несет крошечные облачка, колокольчики и пахнущие медом цветочки дриады дрожат вокруг, и холмы… Как красивы эти холмы! Песок, раскаленные камни, зелень. В тени – снег. На солнце – бабочки, похожие на ос мушки гудят не переставая. Во времена кочевья здесь, в песках, жила пара волков: да и сейчас среди дюн, песчаных воронок и кратеров не оставляет чувство, будто ты один на Земле. Видно Большое Сердце. Вчера я там был, оставил на вершине монету, как положено по обычаю. Серебро скрепляет любовь и сулит богатство. Обычай должен продолжаться. И должно совершать магические действия на вершинах гор, иначе зачем вершины?

Сейчас на Сердце наползла тень облака. Темное Сердце… Черное Сердце…

Как жаль, что нельзя этот горизонт, полный простора, солнца и величия, унести с собой, и хотя бы на миг, на один миг позволить взглянуть моими глазами на него тебе любимая, и вам друзья мои! Решительно невозможно! Чтобы добраться до него, у меня лично ушло пять лет, и я протопал не сто, не двести, а бог знает сколько километров кочек, прежде чем дошел до этих прекрасных вершин. Птицы, шмели… Тонкий рисунок песчаных волн, не затронутый ни единым прикосновением, творение ветра и солнца… Жан-Анри Фабр, Франция, Прованс, мир дюн, прекрасный, как мечтания о любви…

На обратном пути совершенно выбился из сил. Все-таки туда-обратно выходит девять часов. Да плюс жара. Звон в ушах, показалось даже, что все вокруг звенит от кузнечиков… Но кто сказал, что путь возвращения легок? Вернуться труднее, чем сделать первый шаг. Мы выходим беспечными, не подозревая, естественно, какие испытания ждут нас; выходим налегке, не представляя, как надолго затянутся поиски сокровища, и как непосильно-тяжело будет обретенное, наконец, богатство, без которого возвращение делается и бессмысленным, и невозможным…

Видно, я все-таки переутомился, если такие мысли поперли в голову. За час, примерно, до дому, сел у реки и долго смотрел на воду. Мокрым лицом ловил ветер. А ветер ловил птиц – и они проносились мимо в его упругих волнах.

Hundertwasser. Если собрать все звуки, связанные на острове с водой, то получится фантастическая музыкальная ткань. Звуки капели со снежников, плеск каждой речки, разный на каждом перекате, удары океанских волн, лопотание озера, шлепки по воде гусиных крыльев и лап, скольженье садящихся уток, урчанье и чавканье болот, то немота, то тонкий свист тумана, шуршание подтаявшего снега…

Читал, что в древности в Индии люди собирались к какому-то водопаду, чтобы улавливать звуки воды. Здесь на Колгуеве, можно было бы создать совершенно фантастическое, вибрирующее всеми оттенками текучего мелодизма произведение.

Выкупался в глубокой ванне ручья, заполненного прозрачной ледяной водой. Несколько восклицательных знаков. Сразу отпускает сердце, груз пройденных километров и липкого пота слетает вмиг и я, как персонаж Рокуэлла Кента, скачу на зеленом берегу голый, чувствуя себя диким сыном природы.

Сегодня.

Все было продумано, пожалуй, даже слишком хорошо накануне, поэтому мой замысел и вывернуло наизнанку. Ему противилось, правда, одно объективное обстоятельство – плотный, холодный туман, низкий, холоднющий туманище, который натянуло с юго-востока, но, думаю, виноват был и я сам, посчитав, что дело, в общем, несложное – достигнуть холмов на той стороне озера и в ночной час позвонить сииртя. Я специально просмотрел заранее местность и все прекрасно понял: стоило вылезти на гребень «нашего», ближайшего к балку холма и дальше по гребню прямехонько идти к подножию холмов, которые я избрал для совершения своего обряда; на пути была всего одна перемычка – ложбинка между двумя озерами, но дальше – ровная «спина», казавшаяся мне прямой, как дорога. Я вышел из балка часов около одиннадцати, поднялся на гребень: светило солнце, отбрасывая на склон холма мою неправдоподобно-длинную тень. Но в то же время я увидел стену сизого тумана, быстро наступающую на меня и покрывавшую всю землю мраком… Сколько минут было у меня в запасе? Пятнадцать? Двадцать? Я шел на закат, но тьма настигала неумолимо, сырой воздух колом вставал в бронхах. Над озерами впереди средь кочковатой тундры, словно над огромными кипящими котлами, закурился туман. Перед тем, как меня накрыла серая пелена, сквозь которую не видно было даже солнца, я заметил, как в белый пар, клубящийся над озером, чуть слышно скользнув по воде озера, села утка. Через десять минут я окончательно потерял представление, куда идти. Видимость была метров сто, но логичное днем предположение, что нужно просто ориентироваться по самой высокой точке рельефа – если не глазами, то хоть ногами ориентироваться – не подтвердило себя. В полусфере, очерченной туманом, все точки казались одинаково высоки, и даже выйдя на сухое место, нельзя было сказать, куда идти. Уточка крякнула на своем болотце. Озеро, большое. Такого я никогда не видел, однако… Еще одно озерцо слева, болотистая ложбина. Я подобрал палку и воткнул на ближайшей вершине для ориентировки. Пошел вперед, но никаких холмов не обнаружил. Где я? Кругом мгла тумана, незнакомые болота и озера и почти полная тишина. Я спустился по снежнику (откуда взялся снежник?), перешел очень глубокую протоку между двумя озерами и шел вперед, пока снежник был виден сзади – ничего. Пришлось вернуться. Нашел свою палку, торчащую на вершине. На секунду подумал, не стою ли я, собственно, на холме к которому стремился, но все же он не мог быть таким плоским. Я пошел по «спине» в обратную, как я надеялся, сторону, пока не увидел впереди вздымающиеся в гуще тумана тяжелые отроги…