Господин Принц и г-н де Майенн собрались у г-на де Буйона, ожидая резолюции Королевы по поводу выборов; Барбен принес им ожидаемое известие, чему они несказанно удивились, так что даже начали переглядываться между собой.

Господин Принц, очень скорый на подъем, вскочил с кресла, засмеялся и, потирая руки, обратился к г-ну де Буйону с такими словами: «Ничего не скажешь, мы должны быть довольны», – чем дал понять, что ход событий соответствовал его намерениям. Г-н де Буйон, почесав голову, ничего не ответил; однако когда Барбен удалился, он заявил собравшимся, что этот человек сдал им тридцать в трех и взял себе тридцать одно[137], то есть ловко провел их.

Подобное соображение заставило их поторопиться с исполнением замысла, направленного против маршала д’Анкра, к которому довольно неохотно, почти вопреки собственному желанию – ведь он обещал свою дружбу маршалу, – присоединился и Господин Принц; лишь боязнь потерять дружбу названных господ пересилила в нем все остальные соображения.

Чтобы окончательно сговориться, они решили собраться ночью, дабы сохранить все в тайне, хотя подобные ночные собрания не могли остаться незамеченными и не вызвать подозрений; прибытие ко двору милорда Хея, чрезвычайного английского посла, оказалось весьма кстати – они могли обсуждать задуманное под видом торжественного застолья.

Господин Принц, герцог де Гиз, герцоги Майеннский и Буйонский и стали главными заговорщиками. Герцог Неверский знал о заговоре лишь в общих чертах, ибо они не рискнули полностью утаить от него все, но и не делились с ним самыми секретными планами, так как боялись, что он может предать их в надежде увеличить свой вес в глазах Королевы и увенчать успехом свою идею учреждения рыцарского ордена Гроба Господня[138] – таким образом он мечтал сделаться повелителем всего Леванта.

Он хотел вычленить из ордена Святого Иоанна Иерусалимского орден Гроба Господня, стать великим магистром последнего и надеялся при помощи нескольких единомышленников в Греции и симпатии к нему множества греков – ибо он уверял, что ведет свое происхождение от Палеологов, – изыскать достаточное число кораблей, дабы захватить несколько укрепленных пунктов на Пелопоннесе, обороняться в них в течение длительного времени, ожидая помощи от христиан, и при их поддержке продвигаться далее.

Несмотря на то что это предприятие выглядело плохо подготовленным и не обнаруживало какой-либо связи с теми, кто был хотя бы некоторым образом посвящен в дела, происходившие на Ближнем Востоке, некоторые вещи порой удаются самым непостижимым образом, а великие мира сего часто уделяют пристальное внимание незначительному, по сравнению с другими, делу, которое занимает все их мысли и поступки; великий магистр Мальты стал опасаться, что герцог обретет, при поддержке Короля, желаемое, и отправил полномочное посольство во Францию с целью убедить Короля в неправедности этой просьбы.

Он рассказал Его Величеству, что орден уже в течение ста двадцати лет присоединен к их ордену и что если Его Величество будет помогать герцогу Неверскому в его стремлениях, то военные ордены Испании и Италии могут возобновить давние тяжбы и попытаются отнять у них все, принадлежащее Гробу Господню, – все, чем они обладают; что хотя приношение герцога Неверского было искренним, тем не менее трудно было представить, что он удовольствуется в будущем одним лишь титулом великого магистра этого ордена, не претендуя на имущество, неотделимое от ордена Святого Иоанна Иерусалимского, что это было бы совсем неразумно, поскольку оно являлось частью сана великого магистра, сохранять которую было в интересах Его Величества, ибо основу Мальтийского ордена составляют семь языков, а большинство великих магистров – французы; что не только великий магистр окажется ущемленным в своем величии, но и весь орден будет заинтересован в том, чтобы французские дворяне, имея в своем королевстве великого магистра, могли бы приносить ему обеты даже вне условий ведения войны, и это было бы лучше, нежели отправиться в поход на Мальту – чрезвычайно затруднительный и требующий немалых средств; к тому же перед глазами у всех был пример Тевтонского ордена, члены коего отказались признать немецкий язык, некогда самый красивый из семи; кроме того, подобная перемена оказалась бы не на пользу королевской власти, ибо его подданный, Принц, обрел бы столь влиятельное средство собрать под своими знаменами остальных дворян, что короли Испании, будучи опытными в государственных делах, объединили бы под своей властью все духовно-рыцарские ордены, находившиеся на территории их владений.

Его Величество ласково переговорил с послом и пообещал ему не чинить препятствий их ордену, напротив, решил наказать своему послу в Риме споспешествовать урегулированию данного вопроса с Его Святейшеством.

В то же самое время Королю доставили известие о взятии Перонна, который г-н де Лонгвиль отнял у маршала д’Анкра, воспользовавшись ложным предлогом, будто бы маршал собирается расположить там гарнизон; эта новость настолько взволновала народ, что горожане решили обратиться к Королю с напоминанием обещания, данного им покойным Королем, отцом нынешнего, когда во времена Лиги они вернулись под его власть: чужеземец никогда не будет править ими. Пока они обращались к Его Величеству с этой просьбой, г-н де Лонгвиль был уже у ворот города, которые ему отворили, и, немного времени спустя, те, кто находились в замке, передали его от имени маршала д’Анкра под власть герцога.

Эта новость огорчила Королеву, ибо она ясно понимала, что принцы в своих недобрых намерениях не остановятся ни перед чем, что мягкость, с коей она относится к ним, бесполезна, что они злоупотребляют ею, ловко извлекают выгоду из прошлых столкновений, что ее надежда своим терпением вернуть им здравый ум и повлиять на них доброжелательностью напрасна и что, наконец, она вынуждена противопоставить их дурным замыслам силу оружия, хотя сама мысль об этом ей ужасна.

Господин Принц, получивший известие об этом деле прежде Королевы – впрочем, начато оно было не без его согласия, – тотчас удалился в земли, приобретенные им возле Мелена, дабы его отсутствие задержало созыв Совета, неизбежный в сложившихся обстоятельствах, а возможно, и для того, чтобы позволить улечься первым вспышкам гнева Королевы и случайно не обронить слов, могущих зародить подозрения, будто он участвовал в этом деле; однако Королева тотчас направила к нему делегацию, и у него не нашлось ни единого предлога остаться в своих землях.

Как бы то ни было, вернувшись, он совершил еще одну ошибку; поскольку один из сообщников предупредил его, что г-н де Буйон ожидает его у г-на де Майенна, то он – прежде чем отправиться в Лувр – заехал к ним, несмотря на разумные доводы, высказываемые вокруг него в пользу того, чтобы ехать прямиком к Королеве.

Заговорщики говорили об этом деле не скрываясь, так что сомнений в их участии в нем не оставалось. Королева сочла, что, согласно общеизвестной мудрости, совершающие ошибки лучше всего знают, как их исправить, и потому наилучшее решение – отправить к г-ну де Лонгвилю г-на де Буйона, являвшегося оракулом их партии, дабы заставить г-на де Лонгвиля признать, что он нанес Ее Величеству оскорбление, и принудить его искать прощения, рассказав ей без утайки обо всем случившемся.