Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ури перемахнул через забор школьной спортплощадки, прислонился к футбольным воротам и, утирая пот со лба, приказал себе успокоиться. Сердце уже не колотилось так отчаянно, позволяя глазам лучше видеть и ушам лучше слышать. Вокруг расстилалась изумрудная благодать погожего английского дня, шелестели листвой тополя, в ветвях щебетали птицы, в траве стрекотали кузнечики. Где-то близко, на миг нарушая эту мирную летнюю симфонию, хлопнула дверца и заурчал мотор отъезжающей машины. Когда Ури припустил в сторону парка, он увидел удаляющийся белый пикап. Рядом с головой бабочника на фоне ветрового стекла чуть покачивалась еще одна голова в белой теннисной шапочке.
У ворот парка беспорядочный поток выходящих завихрялся мелкими струйками, прорываясь сквозь целенаправленный поток входящих. Внутри за воротами среди пивных киосков и палаток со снедью колыхалась яркая праздничная толпа, которой было явно невдомек, что где-то рядом какие-то солдаты застрелили какую-то женщину. Ури нерешительно побродил в толпе, пока не сообразил, что разумней всего пойти в павильон жюри и найти Меира, – тот, конечно, должен уже знать, если и впрямь что-нибудь случилось.
Не успел он пробежать и ста метров по обсаженной сиренью аллейке, как еще издали увидел мать, слава Богу, живую и здоровую. Облокотясь о тележку для гольфа, она стояла на противоположном краю рассекающего парк оврага, оживленно обсуждая что-то с сидящей в тележке миссис Муррей и суетящимся вокруг них отцом Георгием. Радостно устремившись к ним, Ури, готовый в эту минуту полюбить всякого, кто попадется ему на глаза, с благожелательной усмешкой наблюдал, как при каждом слове красноречиво вздымаются вверх руки неугомонного священника. И только подойдя к ним почти вплотную, он заметил что-то неладное.
Мать явно была не в себе и голос ее звучал скорей истерично, чем возбужденно. А миссис Муррей вовсе не участвовала в разговоре, – она застыла в странно неестественной позе на откинутой назад спинке сиденья. Только отец Георгий был полон энергии, как обычно.
– Садитесь обратно за руль, красавица, – решительно скомандовал он, не замечая Ури, – и тащите эту проклятую тележку на ту сторону…
Зато Клара сразу заметила Ури и, бросилась к нему, не дослушав речь священника:
– Нас заставили ехать в обход, – выкрикнула она на иврите.
На это Ури, уже вполне владея собой, вежливо отозвался по-английски:
– Простите, что вы сказали?
– Ури! – крик Клары взлетел вверх на такой высокой ноте, что кто-то из идущих мимо заинтересованно оглянулся.
– Ули, – вежливо поправил ее Ури, – Я могу вам чем-то помочь?
– Никто уже не может помочь, – Клара внезапно перешла на шепот, теперь уже по-немецки. – Я боюсь, что она умерла.
– Гутен морген, гутен таг, – вмешался отец Георгий. – Говорите по-английски, если не можете по-румынски.
Клара послушно перешла на английский:
– Ян побежал за врачом… Он сказал, чтобы мы везли ее к воротам, он нас встретит по пути. Но его до сих пор нет…
– Возможно, мы разминулись, – ворвался, наконец, в разговор отец Георгий. – Солдаты не пропустили нас через поле возле Ватерлоо и нам пришлось ехать в обход. Вот мы и оказались здесь.
– Вы кому-нибудь сообщили? – постепенно осознавая происходящее, спросил Ури.
– Мы пытались объяснить солдатам, что случилось, но там так громко стреляли пушки…
Сзади, от ворот, донеслась сирена скорой помощи.
– Скорая помощь – облегченно выдохнула Клара. – Наверно, Ян послал.
Пока скорая помощь искала удобное место для переправы через овраг, Ури уточнил:
– Значит, Ян был с вами, когда это случилось?
– Ну да, только никто сперва ничего не заметил. Мы все были так захвачены битвой… И она тоже…
– Это я первый заметил пятно у нее на блузке, – похвастался отец Георгий. Но Ури его уже не слушал. Он вдруг с ясностью очевидца понял, что произошло. Он сделал шаг к тележке и легким движением отвернул воротник миссис Муррей. Цепочки с ключом на ее шее не было! Значит, Ури правильно вычислил Яна и тот клюнул на его приманку. Теперь главное было не перехитрить самого себя.
Тем временем машина скорой помощи вынырнула, наконец, из обрамляющего овраг кустарника и резко затормозила перед тележкой. Из нее выскочили два санитара с носилками и устремились к миссис Муррей. Внезапно невесть откуда образовалась разношерстная толпа любопытных и стала окружать их маленькую группу все туже сжимающимся кольцом. Ури жестко взял мать за локоть:
– Быстро пошли отсюда!
Она уставилась на него плохо сфокусированными глазами:
– Но я ведь свидетельница, я не могу так вот взять и уйти!
– Можешь – никто сейчас тобой не интересуется.
И правда, все внимание толпы сосредоточилось на отце Георгии, который, вдохновленный многочисленной аудиторией, принялся на ломанном английском горячо описывать происшедшую у него на глазах трагедию.
– Но я все равно должна дать показания, – запротестовала Клара, нехотя подчиняясь воле сына, – ведь я была рядом с ней, когда это случилось.
Непреклонно выводя слабо упирающуюся мать из толпы, Ури указал на красноречиво взлетающие полы вышитой жилетки священника.
– Отец Георгий им расскажет это лучше тебя. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя прямо из парка потащили в полицию?
Клара вдруг сникла и уже не сопротивлялась, когда они, выбравшись из оврага, быстрым шагом направились к выходу из парка. Ладонь ее, вялым комочком притаившись в ладони сына, начала дрожать мелкой дрожью, которая разбежалась по всему телу и сразу за воротами выплеснулась из ее горла приступом судорожной рвоты. После рвоты она совсем обессилела и беспомощно повисла на руке Ури.
До библиотеки осталось всего несколько шагов и, хоть Ури было безумно ее жалко, но он должен был задать ей этот неотступно преследующий его вопрос:
– Скажи, ты ведь была знакома с Яном раньше, правда?
Рука ее затрепетала в его ладони, но не стала гневно вырываться:
– Почему ты так решил?
– Потому что я присутствовал при вашей встрече здесь, у ворот, помнишь?
– Еще бы мне не помнить! Я должна была делать вид, что вижу тебя первый раз в жизни.
– И его тоже?
– И его тоже. Но ты не выдавай меня, ладно?
И хоть Ури предвидел это признание, у него перехватило горло от той бездны, которая за ним открывалась.
– Не знаю, удастся ли. Если б ты только знала, что ты натворила!
Тут мать, наконец, на мгновение стала самой собой. Она вырвала у сына руку и направила на него всю гневную мощь своих глаз:
– Что ж, если тебе не терпится меня погубить, делай, как знаешь!
И зашагала от него прочь, – откуда только силы взялись? Ури и не подумал ее отпускать, он поспешил за ней, складывая в уме окончательный вариант обвинения. Но как он мог наспех объяснить ей весь ужас коварства и предательства, который должен выявиться при распутывании этого клубка? Как он мог защитить ее от стыда и раскаяния, поджидающих за первым же поворотом дороги, по которой она обречена теперь идти до конца, хочет того Ури или не хочет? И, разрываясь между жалостью и желанием наказать, он сказал ее гордо выпрямленной спине: