Оставив машину у крыльца, он поднялся на несколько ступенек, и теперь, облокотившись на перила локтями, неотрывно наблюдал за моим приближением, а я демонстративно смотрела куда угодно, но только не на него.

Мне стоило огромного труда сдержать вздох облегчения, когда я, наконец, дошла до дома. На бледном лице не отразилось ни одной эмоции, когда мои чуть подрагивающие пальцы прикоснулись к шероховатой поверхности перил.

Я специально стала подниматься по другой стороне лестницы, не там, где стоял Тим, намереваясь поскорее уйти и спрятаться в своей комнате.

Краем глаза заметила, как он легко выпрямился и сделал шаг в моем направлении, преграждая дорогу.

Ну что еще тебе от меня надо? Не наиздевался? Решил еще нервы мне помотать?

С тяжелым вздохом приподняла очки и устало потерла глаза. Так, Василиса, последний рывок – и ты в своей комнате. Осталось только от упыря гадкого избавиться.

Вернула очки на место, еще раз вздохнула и все-таки посмотрела на своего мучителя.

– Ну что, жива? – поинтересовался он, как ни в чем не бывало. Ни в голосе, ни во взгляде нет и капли раскаяния или сожаления, или вины, да хоть смущения крохотного. Ничего. Кроме наглой усмешки и абсолютной уверенности в своей правоте.

Убила бы.

– Тимур я уже говорила, что ты меня раздражаешь?

– Да, – он с готовностью кивнул.

– Что ты меня бесишь?

– Говорила.

– Что я мечтаю тебя прибить?

– Говорила, сто раз. И то, что высечь хочешь, и браслеты ввести в обиход, – невозмутимо перечислял парень

– Да? Значит, и сам все прекрасно знаешь! – сердито прошипела, разглядывая наглую физиономию.

Еще раз смерила его уничижительным взглядом и шагнула в сторону, пытаясь обойти. Тимур опять встал поперек дороги, заставляя зубами скрипеть от злости. Он итак возвышается надо мной чуть ли не полторы головы, а тут еще на ступеньку выше забрался. Прямой взгляд упирается ему в живот, поэтому приходится задрать голову, чтобы снова на него посмотреть, от этого шея начинает ныть.

– Я знаю, что сделаю! – мрачно, из последних сил удерживая внутреннюю стихию под контролем, произношу звенящим от гнева голосом, – я тебя отравлю!

– Вот это уже что-то новенькое, – усмехнулся, и не думая уступать мне дорогу.

– Подсыплю тебе снотворного вперемешку со слабительным! Чтоб жизнь медом не казалась!

Именно в этот момент случилось то, чего я и предположить не могла, что перевернуло весь мой мир с ног на голову, разбивая на мелкие осколки привычный распорядок вещей.

Услыхав мою последнюю фразу, Тимур рассмеялся. Весело так, искренне, задорно, запрокинув голову к верху.

А я…

Я забыла, как дышать. Стояла, и как ненормальная пялилась на него, не в силах отвести глаз.

Задавалась вопросом, умеет ли он улыбаться? Умеет. Вот она первая улыбка, которую я у него увидела.

Увидела и пропала.

Я забыла о том, что планировала устроить скандал или наоборот игнорировать его, забыла о том, что от усталости хотелось упасть на кровать и не двигаться как минимум неделю. На задний план ушла и обида, и раздражение, и мечты отыграться. Исчезло абсолютно все.

Все, кроме нарастающего, неумолимо набирающего обороты ужаса, от которого кровь в жилах стыла.

Ужаса от осознания того, что мне не все равно!

И что это "не все равно" не имеет ничего общего с какими-то общечеловеческими чувствами или эмоциями, радостью за исправление и благополучие ближнего своего. Нет, все гораздо хуже, гораздо страшнее.

Мне не все равно, потому что он мне дорог. Не знаю, как и когда это произошло, но Тимур превратился из обузы, ходячей проблемы, выматывающей дышу, в человека, от чьей улыбки у меня сердце начало быстрее биться. Даже не так, он превратился в человека, за чью улыбку я была готова отдать все на свете.

Смотрела на него словно громом пораженная, забыв даже о том, что надо дышать. Смотрела, мечтая только об одном, чтобы все происходящее оказалось нелепым сном, о котором я забуду, стоит только проснуться и открыть глаза.

Знаете, насколько это страшно, когда в один прекрасный момент все переворачивается вверх дном, и остаешься один на один с беспощадным фактом того, что незаметно для самой себя, вопреки всем обстоятельствам и доводам разума, ты настолько завязла в самом неподходящем человеке на свете, что поздно с этим бороться и пытаться что-то исправить?

Будто в трансе, я все-таки обошла его, и бросив растерянное:

– Мне надо прилечь, – на ватных ногах побрела в свою комнату, спиной чувствуя неотрывный взгляд вслед.

Не помню, как преодолела бесконечно-длинный коридор, как заходила внутрь, и сколько времени находилась в прострации.

Очнувшись, обнаружила себя, стоящую перед зеркалом, с бледным, перекошенным лицом. Сумасшедший блеск в глазах смешивался с таким очевидным ужасом, что становилось страшно. Кое-как умылась, пытаясь непослушными руками поднести прохладную воду к лицу, и по пути все расплескивая на пол, на одежду, себе на ноги, и не обращая на это никакого внимания. Это был шок, самый настоящий, мать его, шок!

Он же… он мне нравится! Черт, как в детском саду. Нравиться может какая-то вещь, маленький пушистый котенок, или послевкусие от хорошего кофе.

Нравится! Нелепое в данной ситуации слово, но оно не такое страшное, как то, другое, что крутится в голове, вызывая дрожь во всем теле, заставляя задыхаться от безысходности.

Да кого я обманываю! Он мне не нравится! Я влюбилась в него! И это не было внезапно вспыхнувшее на пустом месте чувство. Оно уже давно сидело внутри, только я этого не понимала, не замечала.

Как это вообще возможно? Как я могла это допустить? Почему вовремя не спохватилась, когда еще была возможность раздавить в зародыше эти никому не нужные чувства? Все проанализировать, разложить для самой себя по полочкам, убедить себя в том, что все это глупости, и выкинуть из сердца прочь? Вместо этого как блаженная идиотка радовалась затишью, нашему спокойному общению, и тому, что смогли найти общий язык! И что мне теперь с этой бедой делать?

Не удержавшись, прикрыла глаза и застонала, чувствуя, как глаза начинают слезиться, а внутри словно снежный ком нарастает липкая, черная паника.

Спустя десять минут, уже не в силах бороться с собой, металась по своей комнате, как раненый зверь в клетке, зажимая рот обеими руками, чтобы не завопить в голос от разрывающей душу истерики. Рыданий не было, но нескончаемые крупные слезы против воли сами бежали по щекам, оставляя за собой соленые влажные дорожки.

Нет, нет, нет, пожалуйста! Только не это!

Кто угодно, только не он! Только не Тимур! Пожалуйста, умоляю! Внутри все свело от холода и отчаяния, и каждый вздох сопровождался болезненным уколом где-то глубоко внутри, под сердцем.