тебе расправить крылья, вдохнуть свежего воздуха полной грудью. Мы стали позорным клеймом для тебя. Сейчас я облегчу твою ношу… А уж с мамой тебе будет полегче. Ты береги ее, пожалуйста. Она не такой пропащий человек, как я. Надеюсь, что твое время еще наступит и ты сможешь реализовать себя, освободиться из этой клетки. Ты смышленый и талантливый мальчишка и обязательно всего добьешься. Не суди меня строго — я был слаб в те моменты, когда нужно было стоять на своем и сопротивляться. Не повторяй наших ошибок и живи, как мы с мамой не жили. Ты достоин лучшего. Как же только ты получился у нас — мы не ровня тебе… Как же…

— Как-как?! Жопой об косяк! — выкрикнул кто-то у правого уха мужика так громко, что слесарь чуть не свалился в полный мусора овраг.

Михаил огляделся. Всюду темнота, никого нет.

— Я отвечу на твой вопрос, — вещал Голос, словно из воздуха. — Ребенок у вас получился нормальный, потому что и вы с женой когда-то были нормальными людьми. И сын твой — прямое доказательство того, что и в тебе еще осталось зернышко здравого смысла. Как и желание жить, чтобы взрастить его снова. Не все еще отравлено, слышишь?!

— Что еще такое? Кто здесь?! — крикнул в пустоту Михаил Григорьевич.

Ответа не было.

«Ясно все. Паленка. Нормальный виски в чай бы не залили», — подумал он.

— Я — это ты! А ты — это я! — из пустоты вновь раздался неизвестный Голос. — Забыл, правда, кто поет эту песню.

Как-то раз слесарь сталкивался с глюками, но это уже чересчур.

— Не хватало мне еще сдвинуться напоследок.

— Никуда ты не двигался, идиот! Просто это единственный способ остановить тебя.

— А не надо меня останавливать! Я хочу этого. Я уже твердо решил…

— Как и твердо решил не употреблять. От одной капли расклеился, слабак!

— Пошел ты в баню! Кто бы ты ни был.

— Было прекрасное время, когда ты еще не алкашил конкретно, но слабину проявлял. С кем не бывает. Но вот эгоистом ты не был никогда, Миша. Даже в самых затяжных запоях. Сердечко, небось, от этого ой как пошаливает.

— Где связь?

— Самоубийство — наивысшая степень эгоизма, ты так не считаешь? А это твое пафосное прощание. Слушать тошно. Ты серьезно?! А ты не думал, что будет после того, как ты отдашь богу душу?

— Лучше будет.

— Сомневаюсь. Ты только представь, что произойдет с теми, кто как ни крути, но любит тебя, каким бы мудозвоном ты ни был. Я поведаю тебе, что их ждет. Твоя семья разрушится. Супруга не перенесет твоей смерти и с ее-то болячками долго не протянет. Страдания пошатнут ее здоровье получше адской бормотухи, которую вы с ней потребляете. Какое право ты имеешь обрекать женщину на смерть от хроники или от протекшей крыши?! Легче ей без тебя не станет. Надеешься на сына? Ха, твой сынок… Думаешь, он освободится? Как бы не так. Он просто не вытянет двух похорон подряд, поседеет на глазах, и никто ему не поможет, ведь все от вас отвернулись давным-давно… вашими же стараниями. Мальчик будет винить себя в произошедшем, хотя он вообще ни при чем. Скорее, наоборот. Он из кожи вон лезет ради вас двоих… себе же во вред. И это тоже не конец, представляешь: он наберет долгов, будет сутками пахать как раб, но денег не прибавится ни капли. Вот тогда он свяжется с плохими людьми и натворит неописуемых бед. Жизнь пойдет по наклонной: он станет зэком, за которым жирный такой кровавый след. А даже если пролетит мимо тюряги, то от одиночества и безнадеги превратится в тебя: просыхать не будет либо пристрастится к чему-нибудь посерьезнее. Сдохнет в грязи от интоксикации или сидя на вашей же поросшей мхом кухне в обнимку с бутылкой. Ты этого хочешь?! Ладно. Давай. Стреляй уже! — от этих слов слесарю внезапно стало так страшно, что его ноги подогнулись и он слетел с ограды. Но в совершенно другую от оврага сторону — прямиком в сугроб. — Иди отсюда! Не дай сбыться этому сценарию. Сын уже готов совершить…

— Что за дьявольщина, мать твою?! — воскликнул слесарь, поднялся с земли и еще раз осмотрелся. Никого. — К чему сын готов? Что совершить? Объясни! Он хочет что-то плохое сделать?! Скажи! Эй!!!

Ответа не поступило. Таинственный Голос замолк, оставив после себя уверенность в том, что Григорьевич свихнулся. Однако в его голове все пульсировало и шумело исключительно от последствий выпитого и пройденного пешком. Зная, какие перспективы сулят его родным, он больше не мог взять и покончить с собой.

На свой же вопрос он сам и ответил: «Сынок! Андрюша. Вот моя главная цель и надежда в жизни. Если не наладить отношения с ним, то все будет безвозвратно утеряно. Срочно нужно загладить вину перед ним. Сложно, но необходимо. Нужно заслужить его прощение. Не будет мне тогда покоя. Иначе не смоешь с себя позор отца, не признанного собственным сыном. Так и умрешь… Так и положат тебя чужие сыновья в могилу… с табличкой с номером вместо креста».

— Я не эгоист. Я ослеп. Но сейчас прозрел. Мои родные не должны страдать. Я должен подать им правильный пример. Не слабак я, слышишь?! Не слепец.

Мужик засобирался в обратный путь. Странно, но к рукам и ногам вернулись силы и тонус, словно и не пил совсем, но легкая расхлябанность все равно присутствует, однако Михаил Григорьевич ее не замечал, ибо настроен взять себя в руки и привести жизнь в полный порядок, чтобы предсказанное неким Голосом ни в коем случае не сбылось. Бросить жену и ребенка — это несусветная глупость, за которую стыдно.

— Все из-за тебя! — сквозь зубы произнес он, схватил бутылку из-под чая, поставил ее на парапет и трижды пальнул по ней из пистолета.

Выстрелы эхом разнеслись по округе — в ушах зазвенело. Присмотревшись к цели, мужик понял, что ни одна из пуль даже не задела ненавистную бутылку. Тогда-то он вновь решил вспомнить, чему его учили в стрелковой секции.

«За семью, — подумал он. — Отныне и впредь я не поддамся».

Прозвучал еще один оглушительный выстрел. Бутылка подскочила и свалилась в овраг. С дрянью, которая ее наполняла, покончено. Пора заботиться о себе и близких. Правда, вяло тарахтевший в груди мотор намеревался выдать сегодня свою последнюю барабанную дробь.

История восемнадцатая. «Бегство»

Душераздирающий вопль из нутра приведенного в действие пресса превратился в крик пробудившегося ото сна паренька по имени