Рю Эмерсон

Заговор против Афин

Пролог

Афинский рынок был самым оживленным местом города. Ряды с зеленью и сладостями, глиняными горшками и изысканными благовониями, заморскими тканями и местным вином — везде тесно. Со всех концов стекаются сюда люди. На рыночной площади изо дня в день горожане обсуждают новости, глашатаи объявляют указы, бродячие артисты смешат публику. Все это не доставляло Зене никакого удовольствия. «Вечером здесь даже оживленнее, чем утром», — кисло отметила Зена.

Рынок кипел и бурлил сильнее, чем три дня назад, когда они с Габриэль только прибыли в город посмотреть на состязания женщин в беге. Тут все было по-прежнему: кошельки и украшения пропадали так же часто, как раздавались выкрики торговцев, расхваливавших свой товар. Усиленная охрана вокруг бойкого места, казалось, ничуть не мешала воришкам.

«Если б я не дала обещания, мы давно могли бы уехать», — напомнила самой себе Зена. Суматоха с Аталантой помешала воительнице сдержать слово, данное тощему проныре, пытавшемуся стащить ее кошелек. «Оставь в покое меня и мою подругу и получишь два медяка». Оборванный воришка, кожа да кости, целый день не трогал ни ее, ни Габриэль, ни Гомера. Он сдержал свое слово, Зена сдержит свое! Лучше поздно, чем никогда. Она отдаст пареньку обещанные деньги. Две монеты вряд ли убедят его бросить свое ремесло, но, может быть, послужат пищей для размышлений.

Солнце уже клонилось к закату, когда она отыскала мальчишку. Пораженный до глубины души, он подозрительно взглянул на Зену:

— Зачем ты пришла? Теперь обещания никто не держит.

Ответ воительницы заставил его широко открыть глаза.

— Я держу. И ты тоже. Прости, что не принесла деньги раньше, как мы договаривались.

Он перебил ее:

— Я знаю, почему так вышло, об этом все говорят. Ходят слухи, что ты — Зена, — в голосе ни тени сомнения.

Воительница кивнула:

— Я Зена. А кто ты?

Воришка, прищурившись, посмотрел на нее, и девушка решила, что он не намерен отвечать. Однако он вскоре пожал плечами и представился:

— Меня зовут Кратос. Нет, объясни, почему ты принесла монеты? — Он помедлил и, с трудом подбирая слова, продолжил, обращаясь скорее к себе: — Все, что ты должна была сделать, — это уехать из Афин. Мы бы уже никогда не встретились. Да если б ты и осталась, кто смог бы заставить Зену заплатить простому воришке? Когда и платить-то не за что?

— Есть за что, Кратос. Мы заключили сделку, и ты свои обязательства выполнил. Я тоже дала тебе слово и должна его сдержать. Достойные люди всегда поступают так, как поступил ты.

— Достойные, — повторил паренек, и в уголках его губ заиграла усмешка. Он живо спрятал полученные монеты. — Этого матери хватит на четыре дня, воительница. Ты накормила ее. Сегодня вечером в молитве Артемиде она поблагодарит тебя от души.

— Пусть лучше помолится, чтобы ее сын стал честным человеком, — язвительно ответила Зена. На лице воришки мелькнула удивленная, задорная улыбка, и он исчез.

Габриэль что-то говорила; Зена стряхнула с себя воспоминания и попыталась сосредоточиться на словах подруги.

— Я спрашиваю, когда мы наконец поедим? Утром у лотка толпилось столько народу, что мне пришлось вести Арахну в другое место, а там плоховато кормили. И вообще, уже стемнело, время позднее, я умираю с голоду.

— Тебя предупреждали, — ответила воительница и вдруг почувствовала, как чья-то рука бессовестно улеглась ей на бедро. Она хлопнула по ладони так, что ее хозяин взвыл от боли. — Твой торговец лепешками отравил всех покупателей. Знаешь, мне вовсе не хочется лишний день оставаться в Афинах.

— А я с тобой и не спорю, но хотелось бы сначала поесть. Я предпочитаю все самое лучшее и могу себе это позволить, потому что я заработала деньги, а ты нет, — девушка помолчала, стараясь не отстать от Арго и его хозяйки, и продолжила: — Поверить не могу, как вырос город с тех пор, как я здесь была. А как изменился!

Зена оглянулась на стихающую суету бойкого рынка:

— Эх, чем дольше смотрю на Афины, тем больше соглашаюсь со стариной Лемносом: надо поровну делить богатства.

— Хоть я с ним и незнакома, — ответила Габриэль, — но из того, что ты рассказывала, могу понять, хорошо, что он остался во дворце с Пенелопой. Он накормит ее, а подданных научит сражаться, так что они смогут постоять за себя, пока не вернется Одиссей.

— Если он вообще вернется.

— Конечно, вернется, — весело возразила болтушка. — Я это чувствую. Прошлой ночью я видела сон… Помню, правда, мало… Словом, Навсикая стоит по колено в морских волнах и седовласый старик говорит с нею.

— И ты думаешь, будто это видение, — иронично закончила Зена.

— Ты же знаешь, со мной это бывает, иногда я действительно погружаюсь в видения, — серьезно ответила Габриэль. — Вспомни Итаку. И на этот раз я уверена, что видела во сне его, Одиссея. Ты бы слышала, как Навсикая говорила! — Габриэль нахмурилась. — Ну да ладно, сейчас еда для нас по крайней мере вдвое важнее. Я не говорила, что вот уже три дня кряду питаюсь овощами, которые сама готовлю?

— Говорила, не больше часа назад, — с улыбкой поддела ее Зена. — Могло быть и хуже. Ты же не хочешь, чтобы за готовку взялась я? — Габриэль фыркнула, а воительница продолжала: — Ничего, я знаю отличный постоялый двор на западной окраине города: недорогой, еда хорошая. И очень оживленный, как ты любишь, — она коварно усмехнулась.

— Никаких драк, — твердо заявила Габриэль. — В прошлый раз, когда мы обедали в подобном месте, какие-то двуногие ослы сбросили с моего стола тарелку, и мне пришлось целую вечность ждать новой порции, а когда я ее получила, еда успела безнадежно остыть. Я тоже знаю постоялый двор на западной окраине, и вот что я тебе скажу: лучше б ты вела меня в другой. Потому что в этот я ни ногой! Такой вони не выдержит даже твой дружище циклоп.

— Он мне не друг. Кстати, ты о чем? О том местечке, где трое мужланов пристали к тебе, когда мы въезжали в Афины? — уточнила Зена. — Это же не постоялый двор. Это сущее наказание. Тот, куда мы направляемся, совсем другое дело! Мы быстро доберемся. Если ты потрудишься идти, разумеется, — добавила она, заметив, что Габриэль застыла посреди дороги, широко раскрытыми от изумления глазами глядя на уродливую вывеску, размалеванную всеми цветами радуги.