В. Гауф

СКАЗКИ В. ГАУФА

с 18 хромолитографиями по акварелям В. Цвейгле и с 26 политипажами в тексте

Сказка под видом книги

Далеко, далеко от нас, в чудной стране, где, по преданию, никогда не заходит солнце, где круглый год блещут и благоухают пышные сады живет и властвует с незапамятных времен вечно юная царица, Фантазия. Много столетий подряд расточала она щедрою рукою дары свои на окружающих и все боготворили ее. Но сердце царицы было слишком любвеобильно, чтобы ограничиться пределами собственного государства; она слышала, что где-то там, внизу, живут люди, жалкие создания, вся жизнь которых проходит в печали среди непрерывного труда и забот. Вечно юная и вечно прекрасная спустилась она на землю. Она несла страдальцам лучшие дары своего царства и, где только мелькнула волшебная гостья, люди веселее принимались за работу, смотрели бодрее среди невзгод.

Чтоб доставить людям немного отрады, она стала посылать к ним царственных детей своих. Они были так же прекрасны как мать и неслись к смертным с тем же приветом и ласкою.

Но вот, однажды, вернулась с земли Сказка, старшая дочь царицы Фантазии. Прелестное личико девушки было печально и взор словно затуманен слезою.

— «Что с тобою, дитя мое милое?», — нежно спросила царица. — «Ты что-то на себя не похожа… В чем дело? Неужели не скажешь матери своей?»

— Ах, матушка дорогая, отвечала девушка, да разве стала бы я молчать, если б не боялась, что ты слишком близко к сердцу примешь мою печаль!

— «Так скорее подались своим горем!» — просила царица. — «Дитятко милое, ведь горе что камень: одному не под силу, а двое легко его с дороги сдвинут».

— Хорошо, скажу, раз ты так настаиваешь, — отвечала девушка. — Ты ведь знаешь, как я отношусь к людям, знаешь, как я охотно беседую с каждым из них, — будь это последний из бедняков, — как я стараюсь развлечь их своею болтовнею после дневной работы. Раньше они всегда так ласково встречали меня, так приветливо улыбались мне вслед… ну, а теперь совсем не то!

— «Ах, ты, моя бедная!» — сказала царица, нежно поглаживая мокрую от слез щечку. — «Да тебе, может, только так кажется?»

— Поверь, я слишком хорошо это чувствую, — возразила Сказка. — Я чувствую, что я им более не мила. Всюду, куда бы я ни пришла, меня встречают холодные взгляды, нигде, нигде не слышу я привета. Дети — уж те всегда любили меня — теперь смеются надо мною и тоже с высокомерием отворачиваются от меня!

Царица некоторое время сидела в раздумьи.

— «Но с чего же, скажи мне, с чего вдруг люди там внизу так переменились?» — снова заговорила она.

— Видишь ли, матушка дорогая, люди теперь осторожнее стали. Они завели себе мудрую стражу, чтоб следить за всем, что исходит из твоего царства, великая царица Фантазия! Все и всех должны они осмотреть и испытать. Чуть появится кто не по их вкусу — сторожа тотчас поднимают крик, гонят, убивают пришельца или так наклевещут на него людям — те верят им на слово — что, как ни старайся, не встретишь уже ни в ком ни искорки любви, ни капельки доверия. Ах, хорошо снам, моим братьям! Летят себе легко и свободно на землю, им дела нет до той мудрой стражи! Люди спят, а они шепчут им, что вздумается, услаждают сердце их, пленяют взор диковинными образами!

— «Братья твои ветренники», — спокойно возразила царица, — «и, право, не стоит тебе, любимице моей, завидовать им. А ту пограничную стражу я хорошо знаю; люди, пожалуй, даже правы, что выставили ее: не мало попадало к ним всяких ветрогонов с заявлением, что идут прямешенько из моего царства, а самим, может быть, довелось лишь одним глазком заглянуть к нам с какой нибудь горы».

— Да за что же на мне это вымещать, на мне, собственной дочери твоей? — плакала Сказка. — Если-б ты знала, что они со мною проделывают! Они смеются надо мною, называют старою девою, грозят, что в следующий раз ни за что к себе не пустят.

— «Как? Не пустят к себе моей дочери?» — вскричала царица и нежное лицо ее вспыхнуло негодованием. — «Но я начинаю понимать, откуда все это: это все та злая притворщица наделала!»

— Мода? Не может быть! — воскликнула Сказка. — Она всегда так мила со мною.

— «О! я знаю ее, двуличную», — отвечала царица. — «Не унывай, девочка, попробуй еще раз на зло ей: у кого хорошее на уме, тот не должен унывать».

— Но, мама, если меня прогонят или так оклевещут перед людьми, что те и смотреть на меня не захотят и мне придется одной где-нибудь в углу стоять?

— «Успокойся, дитя мое! Если взрослые, сбитые с толку модою, отнесутся к тебе пренебрежительно, обратись к детям. Ведь, в сущности, они мои любимцы. Им я посылаю лучшие картинки с братьями твоими, Снами, да и сама не раз спускалась к ним, ласкала, целовала их и придумывала разные веселые игры. Они прекрасно меня знают, только назвать по имени не умеют. Я часто замечала, как они ночью любуются на мои звездочки, а утром, только завидят на небе мои белоснежные стада, они радостно хлопают ручонками. Да и, когда подрастут, они все еще меня любят. Не раз подсаживалась я к девушкам заплетать венки, не раз уводила мальчиков в горы и сорванцы стихали, сидя где-нибудь над обрывом, а перед ними из тумана далеких синих гор выплывали стройные замки и пышные дворцы и горели, и тонули в румяных облаках вечерней зари».