Кристен Эшли

Дыши

Серия: Горы Колорадо — 4

Переводчик: Алла

Переведено для группы Life Style ПЕРЕВОДЫ КНИГ

Глава 1

То, чего у него никогда не будет

— Поговори со мной, — шепнул Чейз Китон в никуда, сидя в одиночестве очень ранним, холодным февральским утром в Харкерс-Вуд.

На том самом месте, где его жену застрелили.

Харкерс-Вуд был необычным лесом в горах Колорадо. Необычным, потому что там росли не только хвойные и осиновые деревья. По какой-то причине, которая, вероятно, была сродни тем причинам, которыми руководствовался старик Харкер, творя все свое сумасшедшее дерьмо, семьдесят лет назад он расчистил эту местность и высадил сотни саженцев двадцати различных видов деревьев. Деревьев, чьи корни не должны были укорениться в горах Колорадо. Деревьев, которые каким-то чудом не только укоренились, но и выросли высокими и сильными.

Стояла поздняя ночь. Снег лежал пушистый и глубокий. Было очень холодно. На сумрачном небе медленно двигались мрачные облака, но полная луна, ярко светившая сквозь деревья, подсвечивала их серебром.

Чейз не видел ни деревьев, ни луны. Сидя на заснеженном бревне, он не чувствовал, как холод проникает сквозь ткань джинсов, вымораживая ему зад.

Он ничего не видел.

Ничего не слышал.

Он ждал, пока лес заговорит с ним.

Но кругом стояла тишина.

С тех пор, как Мисти застрелили, он приходил сюда бесчисленное количество раз. Расследование ее смерти целенаправленно не велось строго по пунктам полицейского протокола.

Только не отделением полиции Карнэла.

Не тогда.

Не тогда, когда оно было заражено.

Теперь оно больше не заражено.

Но это не означало, что Чейз не пришел сюда один, без хвоста, чтобы санкционировать собственное детальное изучение местности.

Но он ничего не нашел.

И лес никогда не разговаривал с ним. Ни тогда. Ни сейчас.

Кровь Мисти давно смылась или смешалась с грязью. Теперь эту грязь покрывал снег.

Но Чейз мысленно видел следы.

И, Боже, отпечатки колен.

Двое людей. Мужчина и женщина. Оба шли по ухоженной лесной тропинке. Но вернулся только мужчина.

Мисти была на высоких каблуках. Она всегда носила высокие каблуки. Чейзу нравились женщины на каблуках. Тем не менее, те туфли, что носила его жена, делали ее похожей на шлюху.

В следах, что остались от ее принудительной прогулки под дулом пистолета, Чейз несколько раз отмечал, где она спотыкалась, вероятно, из-за того, что ее сильно избили и, определенно, напугали до безумия. А еще места, где она падала.

Но ее застрелили, когда она стояла на коленях.

Чейз закрыл глаза.

Очень немногие знали, что на подбородке и в желудке Мисти была обнаружена сперма. Он знал это, потому что был городским полицейским и ее мужем.

И он знал, что перед тем, как застрелить, ее заставили встать на колени и сделать минет своему убийце.

К его горлу подступила желчь, и за месяцы, прошедшие с тех пор, как его жену избили, надругались и застрелили, это случалось бесчисленное количество раз.

Поцелуй меня, Чейз.

В памяти всплыл ее голос, заглушая мысли, как и каждый день, столько много гребаных раз за день, что он сбился со счета.

Ее последние слова к нему.

Ее мольба.

Поцелуй меня, Чейз.

Он не поцеловал. Они были женаты много лет, и, за исключением поцелуя, который он должен был подарить ей на их свадьбе, он не целовал ее ни разу.

Ни разу.

Вместо этого он почувствовал, как его губы скривились в презрении, которого он не скрывал от нее, а затем Чейз ушел.

Услышав, как кто-то приближается, он проглотил желчь и распахнул глаза.

Затем услышал, как кто-то спотыкнулся и женское шипение, произнесшее странное слово «frak» (прим.: «Frak» — в сериале «Звездный крейсер Галлактика» является аналогом ругательства «fuck»).

Чейз бесшумно поднялся на ноги, мгновенно насторожившись, и его взгляд метнулся к тропе, откуда доносился шум. Он потянулся к пистолету в кобуре, прикрепленной сбоку пояса. Его табельное оружие. Даже не будучи на дежурстве, он всегда носил его с собой. Горный городок Карнэл в штате Колорадо, возможно, недавно и избавился от власти тирана, но это не означало, что в нем стало безопасно.

Он моргнул, когда в поле зрения появилась она: голова опущена, волосы скрыты вязаной шапочкой цвета, которого он не мог определить в лунном свете. Она не отрывала взгляда от своих ног, пробираясь по снегу, чтобы добраться до поляны.

Словно почувствовав его, она вскинула голову и при виде его остановилась так резко, что покачнулась.

Чейз уставился на нее.

Он ее знал.

Господи Иисусе, мать вашу. Какого хрена?

Он не проронил ни слова. Было, мать их, два часа гребаной ночи, на ледяном холоде, в глуши, которая недавно оказалась сценой мерзкого, кровавого убийства стояла она. Он не знал, что сказать, потому что не знал, злиться ему или всерьез, бл*ть, рассвирепеть.

Она тоже не проронила ни слова. С другой стороны, она была известна тем, что вела себя тихо, и не только потому, что это было ее профессиональной чертой, учитывая, что она работала городским библиотекарем.

Удивительно, но она отвела взгляд, промямлив:

— Э-м…

Услышав этот звук, Чейз решил всерьез рассвирепеть.

— Какого хрена? — рявкнул он.

— Э-м… э-м, детектив Китон, — ответила она, затем не произнесла больше ни слова, но ее глаза не отрывались от него. Длинные, гладкие волосы, выбившиеся из-под шапочки, казались полуночной тенью на фоне светлого, объемного жилета и шарфа, обмотанного вокруг шеи. В лунном свете ее лицо выглядело бледным.

И, черт бы его побрал, ему понравился ее голос. Он слышал его раньше, не часто, но слышал. И в другие разы он ему тоже нравился. Тихий, мелодичный, как гребаная песня.

Да, ему он нравился. Чертовски сильно.

Просто не в данный момент, даже если она впервые произнесла его имя. Или одну лишь фамилию. Он бы предпочел, чтобы она произнесла его имя, и он хотел услышать его, когда она лежала бы на спине, под ним, с его членом внутри, а он только что заставил бы ее кончить.

То, чего у него никогда не будет.

Это напомнило ему, что он чертовски зол.

Поэтому он повторил:

— Какого хрена?

— Я… э-э…

— Выкладывайте, мисс Гуднайт. Какого хрена вы делаете в Харкерс-Вуд в два часа гребаной ночи, на месте убийства?

— Ну, э-э… — Она склонила голову набок, а ее глаза не отрывались от него. — А что