Через две минуты между начальниками разных отделов была достигнута договоренность, что случается крайне редко. Силовиков уберут. В квартиру пойдет Корневич с напарником – и тихо. Сутки на вербовку гражданки Ли. Хрустов медленно шел по ступенькам и еще издалека увидел открытую дверь квартиры. Все это было очень странно. Он вошел за Корневичем в коридор и бесшумно прикрыл дверь. Пахло дорогой косметикой. Женщина, сидевшая на полу, встала и попросила оказать помощь своей подруге, та, оказывается, нездорова, поэтому лучше сразу вызвать психушку с санитарами.

– Нервный срыв, понимаете! Я завалилась к ней ночью со своей бедой, вот нервы и не выдержали, отправьте, пожалуйста, ее в больницу.

На Хрустова снизу смотрели прозрачно-желтые глаза кошачьего разреза, крошечный рот был так искусно вырисован, что приоткрытым напоминал причудливый цветок, молочно-голубоватая кожа детского лица, черные густые брови, дрожащий подбородок, слезы в ресницах.

– Сусанна Глебовна Ли, – проговорил Корневич, подходя к окну и делая руками знаки служивым под окном, что они свободны, – вы задержаны до выяснения обстоятельств смерти гражданина Швеции Даниила Скуверта. Знаком вам гражданин Скуверт?

– Шкубер, – Су быстро-быстро кивала головой, – его зовут Дэниэл Шкубер. Знаком. Только позвоните, чтобы Веру забрали, пожалуйста. Она ни при чем.

– Виктор Степанович, – Корневич осмотрел диван и устроился поудобней в углу, – заберите, пожалуйста, гражданку Веру, как вас по отчеству?

– Что?.. А, Павловна.

Служебные машины разъехались. Двор опустел.

– Веру Павловну. Заберите, окажите помощь. Сусанна Глебовна опасается нервного срыва.

– Нас арестовывают?

Хрустов видел, что женщина, стоящая перед ним, с трудом сдерживает дрожь. Он внимательно посмотрел на Корневича. Корневич ответил сонным взглядом полуприкрытых глаз. Хрустов пожал плечами: значит, сегодня майор хочет быть плохим жестоким дядей, а его выход утешителя и вытирателя соплей будет позже. Вопрос: куда девать Веру Павловну?

– Ваши документы, – он взглянул в лицо с легкой россыпью веснушек.

– Я… Мы… Дома. Мои документы дома. Я не взяла с собой.

– Ваш адрес? Придется проехать для выяснения личности.

– Это недалеко. Вы меня арестуете? Вы наденете наручники?

– В сорок минут уложитесь? – спросил Корневич.

Хрустов понял. Майор выделил себе на обработку Сусанны Глебовны сорок минут. Веру пришлось взять за руку, она неуверенно сделала первый шаг, словно приросла за это время к полу. В дверях он пропустил женщину вперед и удивился сильному запаху ее волос.

– А я нашла микрофоны, – не выдержала Су молчания. – Я вам магнитофон включала, извините.

– Закрой дверь, цыпка, и не мельтеши, – сказал Корневич, зажал ноздрю большим пальцем и сморкнулся на ковер. – Забодала ты нас своей музыкой!

Олень. Отличается красотой и глуповатым благородством (глупое благородство – не путать с благородной глупостью – отягощено множеством условностей и ритуалов поведения, взвешиванием всех возможностей выйти из ситуации бескровно, не теряя надменности и напускной отрешенности, даже если придется драться). Хотя некоторые стычки предусмотрены, но они должны быть условно определены как брачные. Такой мужчина в спорах за женщину либо за семейную территорию выставит перед собой свой самый великолепный отросток, например – рога (ум, эрудицию, мускулы, спортивные достижения и так далее – по воображению. Красноречие Оленям не свойственно), и согласится вступить непосредственно в выяснения отношений, только когда ему продемонстрируют что-то подобное. Молчалив, немного тугодум, в основном выбирает Утешительниц и с удовольствием пользуется их упорством в достижении цели и оптимизмом. Трудно приручаем Плакальщицами, но при наличии у женщины хитрости и азарта может стать надежным спутником жизни из тех, которых с удовольствием демонстрируют днем и используют по собственному усмотрению ночью. Редко выходит из себя, надежен в защите, дисциплинирован. Вынослив в неприятностях, если есть рядом человек, способный оценить вслух его усилия, в одиночестве впадает в хандру и запои. Энергетически – донор. В сексуальных играх консервативен, встречаются однолюбы.

В понедельник группа «Антитеррор» обнаружила склад взрывчатки в таком месте, что начальник группы, которому информацию передали анонимно, некоторое время после звонка стоял в замешательстве. Почти полторы тонны в крематории. Неужели ехать в крематорий с транспортом, роботами и добровольцами-камикадзе? Он рискнул, поехал и нашел. С отчетом застрял, но через полчаса унылых раздумий написал, что, по его мнению, это был склад, хотя в одном месте находились и взрывчатка и детонаторы. Основания для такого вывода: крайняя малолюдность. Последние восемь месяцев в Москве взрывали только жилые дома, кинотеатры, школы, рассчитывая на максимальное количество жертв. Что из этого следует? Что отрапортовавшие по успешным разминированиям найденных в разных местах города смертельных заделов работники спецслужб, успокоившие народ, дескать, все заложенные бомбы найдены, а новые закладывать некому, были не правы.

При Управлении делами президента легализировалось подразделение по спецразработкам. Почти три года анонимности, а тут пошли интервью в газетах, надменные физиономии спецов по организации и предупреждению беспорядков в нужных точках. Управление внутренних дел не осталось без ответа. Люто ненавидя спецразработчиков за вседозволенность, они заявили во всеуслышание, что предложение аналитиков при МВД и ФСБ о создании бригады «С» – тщательно подобранных специалистов всех уровней, которые должны противостоять коррумпированной милиции и разведке, взято к сведению и исполняется, хотя это предложение и было отвергнуто Думой. Газетчики взвизгнули от радости, предвкушая интереснейшую возню по обнаружению этих самых избранных специалистов, поскольку легально те оставались на прежних рабочих местах в органах. Вспомнили некоторые потуги борьбы с коррупцией в органах прошлых лет, всплыли «Белые погоны», команда «Сурок», но ответить на важнейший вопрос, кто будет финансировать новую бригаду, не смогли, даже «поставив на уши» всех своих тайных осведомителей.

Ева Николаевна просматривала газеты на экране, листая их нажатием клавиши. Она теперь смотрела газеты по вечерам на компьютере, обессиленная и уставшая до степени полного равнодушия. С утра это было категорически противопоказано. С утра, а вернее, еще затемно, Ева Курганова, майор Федеральной службы безопасности, двадцати девяти лет, разведенная, выезжала на отстрел. Хотя сегодня, к примеру, стрелять не пришлось, надо было правильно установить систему «антиснайпер», слепившую лазером снайперский прицел. Ни о какой бригаде «С» Ева не знала, прочтя об этом, хмыкнула, допивая остывший чай. В ее конторе психологические разработки велись военными специалистами, а вот психолог индивидуальной направленности, специалист по контактности в коллективах с повышенной опасностью, кандидат медицинских наук, спала сейчас в соседней комнате, как всегда – на спине и рассыпав по лицу желтые прямые волосы. Будить Далилу жалко: первый час ночи. Оставить записку? Ева на случай своего непредвиденного отсутствия быстро черкает на листке бумаги: «Посмотри файл „пресса“, сделай короткий анализ, потому что я слышу об этом впервые», выделяет то, что написано о создании бригады «С», остальную информацию в девяти газетах и журналах стирает, с листка отдирает закрывающую липучку полоску, шлепает его на дверь в ванную. Она выключает свет в коридоре и осторожно приоткрывает дверь детской. У окна в кроватках спят близнецы, на тахте – Муся со своим сыночком. Ева прислушивается к спокойному дыханию, в окно стучит ледяная крупа – застывшая к вечеру февральская морось, – и закрывает дверь. В комнату, где спят мальчики – Илия и сын Далилы, она не заглядывает, а только слушает, прислонившись головой к двери. Она чувствует, как в груди, почти задушенный за день тяжелой работой и физическими нагрузками, шевелится страх. Странно, но она не чувствовала ничего подобного, в смысле беспричинно, даже когда близнецы были беспомощными, а как только они пошли и залопотали, как только начали обращаться к ней, она испугалась. Глядя на своих детей или на любых других, а детьми для нее теперь были и детсадовская группа, и усатые студенты-первокурсники, она бледнела и пугалась до тошноты.