Человек в своей жизни счастлив всего шесть лет. До тех пор, пока в школу не пойдет. А затем начинается тоска зеленая: уроки, домашние задания, контрольные работы, экзамены… Сидишь в классе, повторяешь за химичкой какую-нибудь дурацкую формулу карбоната натрия, а за окнами лежит огромный мир, полный приключений.

Тут уж хочешь не хочешь — затоскуешь.

Хорошо еще, что есть на свете такая замечательная вещь, как летние каникулы. Лето — это здорово! Если б вы знали, как классно прошли мои каникулы этим летом. Я провела их в городе Задонске, у своего дедушки.

Чего там только не было! Громкая стрельба, погони, яростные схватки… Мы с моим одноклассником Володькой Воробьевым вывели на чистую воду таинственного Хромого Макса — крестного отца" мировой наркомафии; а еще нашли в подводной пещере несметные сокровища, которые помещик Скуратов спрятал туда сто лет назад[1].

Одним словом — все было по кайфу!

Но ничто не может длиться вечно. Тем более — летние каникулы. Не успела я и глазом моргнуть, как уже наступила осень. Про которую поэт Пушкин написал: "Унылая пора, очей очарованье…" Вот уж ерунда на постном масле. Какое тут может быть очарованье, если каждый день стоит собачий холод и дождь льет как из ведра.

Единственное утешение — что нам с Володькой выдали причитающееся за найденные сокровища вознаграждение. Когда я подсчитала свои денежки, получилось о-го-го сколько. Такая обалденная сумма, которой мне вполне могло хватить лет на триста. Так много я, конечно, жить не собиралась, но все равно было приятно.

Однако наша с Володькой радость оказалась недолгой.

Как только наши родители узнали про деньги, они тут же собрались на экстренное совещание. Нас на это совещание они не пустили.

— Когда станете совершеннолетними, тогда и будете вместе с нами думать, — заявил Володькин отец.

Как будто для того, чтобы думать, надо обязательно быть совершеннолетним.

Короче говоря, нас позвали выслушать уже готовое решение.

— Дорогие наши дети, — официальным тоном сказал мой папочка. — Мы тут посовещались и решили вложить ваши сбережения в солидный коммерческий банк. Под высокий процент.

— Как это? — не поняла я.

— Очень просто, доченька, — объяснила моя маман. — Кладешь в банк, к примеру, сто миллионов, а через месяц получаешь двести…

— Потом кладешь эти двести миллионов, — радостно подхватила Володькина мать, — а через месяц получаешь четыреста!

В общем, они так и сделали. Вложили все наши деньги в коммерческий банк, а через месяц получили фигу под нос. Потому что банк лопнул как мыльный пузырь.

Вы бы видели после этого наших умных родителей. У них был такой вид, словно они перенесли пару операций без наркоза.

— Эммочка, — обливалась слезами моя маман, — прости нас, доченька.

Ну, я простила, конечно. Чего с них взять? Ведь наукой давно доказано, что после тридцати лет человек ежедневно теряет пятьдесят тысяч мозговых клеток. Представляете — каждый день по пятьдесят тысяч! Так что на взрослых грех обижаться. Их пожалеть надо.

Да и я бы была последней дурой, если б отдала им все денежки. Естественно, я кое-что оставила себе про запас. Так же, как и Володька.

И поэтому вскоре уже мы собрались на экстренное совещание. И, посовещавшись, пригласили своих непутевых родителей.

— Дорогие наши папы и мамы, — официальным тоном сказала я. — Мы решили вложить оставшиеся деньги в московскую недвижимость.

— Как это? — не понял мой папа.

— Очень просто, Игорь Николаевич, — объяснил ему Володька. — Надо купить две квартиры в самом центре Москвы. Рядом с Красной площадью.

Сказано — сделано…

Дом, в котором мы купили квартиру, построили аж в конце прошлого века. Он был прямо-таки облеплен памятными досками. Кто тут только не жил за это время. Знаменитые артисты, военачальники, ученые, политические деятели… И вот теперь здесь поселилась я — Эмма Мухина.

Окна гостиной выходили на Красную площадь, а окно моей комнаты глядело на соседний дом, через дорогу. Там теперь жил Володька Воробьев.

Так что мы снова оказались соседями.

Но если вы думаете, что мы с Воробьевым махали друг другу ручками с балконов или по вечерам фонариками перемигивались, то глубоко ошибаетесь. Володька был по горло занят более возвышенным делом.

В честь успешного окончания седьмого класса родители подарили ему огромный телескоп, через который можно было пялиться на звезды и днем, и ночью. И Володька, забросив в дальний угол свою некогда обожаемую скрипку, начал пялиться.

Теперь, когда бы я к нему ни пришла, он сидел за телескопом, прижавшись правым глазом к окуляру, всем своим видом показывая, что ему не до меня. А если он вдруг и решал спуститься с небесных высот на Землю, то наш разговор был примерно таким:

— Знаешь ли ты, Мухина, чему равняется длина большой оси эллипсоида нашей Галактики?

— Не знаю, — отвечала я, — и знать не хочу.

— Напрасно, напрасно, — говорил Володька с таким видом, будто он Эйнштейн и Ньютон, вместе взятые. — А известно ли тебе, Мухина, что наш мир представляет собой замкнутую трехмерную сферу. И поэтому сингулярность следует принимать не в абсолютном, а в относительном смысле.

Это ж надо такую белиберду пороть. У меня иногда прямо руки чесались заехать по его заумной физиономии.

Но я себя сдерживала.

Дело в том, что на курсах каратэ и дзюдо я добилась невероятных результатов. Теперь удар моей правой руки составлял девятьсот два килограмма, а удар левой ноги — полторы тонны. Не верите?.. Мой тренер, Семен Семенович, поначалу тоже не верил. Пока я ему не продемонстрировала оба удара.

— Вот что, Эмма Мухина, — сказал он, когда я пришла навестить его в больнице, где он лежал в реанимационном отделении, — можешь считать, что курсы каратэ и дзюдо ты досрочно закончила.

— Но, Семен Семеныч, — заныла я, — мне еще хочется черный пояс получить.

— Я тебе свой отдам, — пообещал тренер. — А если ты и дальше намерена тренироваться в моей группе, то, боюсь, в следующий раз тебе придется навещать меня уже на кладбище.

Так у меня и появилось свободное время, которое я совершенно не представляла чем занять. Правда, мои подружки Танька с Анькой предлагали подработать вместе с ними фотомоделями в журнале для мальчиков. Но я отказалась. На фига мне такое мыло?