Сколько себя помню, я никогда не бросала дело на полпути. И если позорилась — то до самого конца. Вот как сегодня на ночном практикуме на погосте, когда не сдала зачет по воскрешению. А помешала этому сущая мелочь: у меня украли тело. И ладно бы труп! Хотя и приличный труп для коллоквиума откопать порою тяжелее, чем нормального парня, дабы пойти с последним на осенний бал. Это я как почти дипломированный некромант и девушка в одном лице говорю.

Так нет же — у меня украли мое собственное тело! Сначала передо мной возникла чья-то перекошенная испугом рожа, а потом в меня и вовсе засветили атакующим арканом. Я даже толком защиту выставить не успела. А когда очнулась — обнаружила себя духом. Бесплотным и, самое обидное, безмолвным.

Я зависла над погостом, наблюдая, как преподаватель с адептами шустро удирают от озверевшей нежити. Озверевшей — в прямом смысле: несколько умертвий, при жизни бывшие, видимо, перевертышами и похороненные как приличные благочестивые горожане, выбравшись из могил, повели себя как свиньи, хоть оказались и в волчьей шкуре. Мало того, что они обернулись, — так теперь ещё и щерили клыки на тех, кто их вернул из посмертия. И не просто лязгали оными, а так и норовили попробовать недонекромантов на клык.

Адепты проходить пробы на почетное звание ужина не желали и выражали свой протест заклинаниями, серебряными болтами и руганью. Руганью — особенно. Магистр Гыргырницкий юных магов не одергивал. Может, потому что ему было слегка некогда: он лихорадочно искал склеп побольше с дверью попрочнее.

— Сюда! — крикнул преподаватель, указывая на убежище. В дверь которого он тут же засветил заклинанием.

Вспышка была короткой, но запор щелкнул, и дверь начала отворяться.

В нее вешним потоком и хлынули адепты. Гыргырницкий прикрывал отход группы. А когда последний недонекромант ласточкой залетел в склеп, магистр шагнул за ним и захлопнул дверь. Вовремя так захлопнул. Ибо в дубовые доски тут же впились зубы.

Я же, не скованная ни законами физическими, ни этикетом, по которому перед тем, как зайти в кабинет, надлежало постучать, просочилась в склеп прямо через дюжину умертвий-перевертышей. И застала умильную картину: озаренный зеленоватым светом нескольких пульсаров уже немолодой эйр Гыргырницкий, потрясая седой бородой, как заботливая наседка, согнал своих адептов в кружок. Увы, обнять и обогреть магистр их не спешил. Для начала пересчитывал. По головам.

— Одного не хватает. Кого нет? — обеспокоено вопросил он.

Одногрупники стали переглядываться, и патлатый Клаус, закинув арбалет на плечо, выкрикнул:

— Я Тай не вижу.

Сокурсники поддержали:

— Да, Росс нет….

— Я ее в последний раз у обелиска цвергам видел…

Я была возмущена: как это меня нет! Я тут. Пусть и привиденистая. Но не мертвая же! Или все-таки немножко мертвая? Впрочем, разберусь со своим статусом: живая я, слегка усопшая или в моих отношениях с собственным телом все сложно — потом. Сейчас главное — его вообще найти, пока умертвия не сожрали.

Попыталась пнуть камешек. Но, увы, я была ещё совсем молодым духом, которому пара минут от роду, и воздействовать на материальную сферу в новой своей форме не научилась. Зато… Я прошила тело магистра, как спущенный арбалетный болт — кленовый лист. Не могу сказать, что это были приятные ощущения. Скажем так: сей эпизод я предпочла бы забыть. Зато Гыргырницкий не только все прочувствовал, но и понял. С его пальцев сорвались искры, которые пчелами устремились ко мне. Ужалили. Пребольно. Последнее было вдвойне обидно, учитывая расхожую поговорку некромантов: если болит — значит, живой. Сейчас же я была привидением и, тем не менее, потирала обожженный локоть.

Впрочем, боль компенсировалась тем, что меня теперь видели и слышали.

— Адептка Росс, где ваше тело? — за холодным невозмутимым голосом?ыргырницкого мне послышалась тщательно скрываемая тревога.

— На кладбище, — уверенно ответила я, а потом, усомнившись, добавила: — Во всяком случае я его там увидела в последний раз. И тогда оно ещё было при мне.

— То есть, как вы умерли, вы не помните? — уточнил преподаватель.

Я замотала головой.

— Ладно, разберемся. А сейчас мне нужно знать, кто активировал амулет с заклинанием Ирихор для поднятия перевертышей? Причем запрещенное. Высшего порядка.

— А почему именно амулет? — раздался удивленный голос задиры Линка откуда-то с краю.

— Потому что оно уровня минимум колодец. А в вашей группе такого диаметра потока силы нет ни у кого: одни канаты и нити. Поэтому я требую отдать артефакт.

Но никто из адептов не спешил с криком: «Это я виноват! Вот возьмите». Все молчали. А за дверью умертвия в волчьей ипостаси жаждали аудиенции.

— Уволюсь, к демонам, — в сердцах в сторону выдохнул Гыргырницкий. — Вот семестр доработаю — и напишу заявление. Лучше тихо-мирно с армией зомби бороться где-нибудь на границе с Горняком, чем проводить занятия у адептов.

А затем, достав переговорный кристалл, вызвал по нему подмогу. Закончив разговор, преподаватель помотал седой головой и, уже обращаясь к юным магам, произнес:

— Не хотите отдавать амулет сейчас — что же. Ваше право. Но, когда я выясню, кто это сделал, он будет исключен из магистерии. И я лично позабочусь об отнятии дара. Пока же сидите здесь и не высовывайтесь.

— А вы? — вопросил Клаус, загребая пятерней свои вздыбленные волосы к затылку.

— А мы с Тайрин пойдем искать ее тело, пока его не сожрали восставшие умертвия.

— Тогда можно и мне с вами? — запальчиво произнес он.

— Похвальное рвение, юноша, но нет. Когда вокруг столько нежити, я предпочитаю думать о том, как не умереть самому, а не о том, чтобы прикрыть спину ротозея. Так что сидите и не высовывайтесь! Но обещаю, что постараюсь спасти девушку, которая вам, судя по всему, не безразлична… — последней фразой старый преподаватель постарался смягчить суровые слова, сказанные ранее.

— Конечно, не безразлична. Я ему семь форинтов должна! — вмешалась, пока мне не приписали, чего доброго, Клауса в воздыхатели или, того хуже, — в женихи.

— Восемь, — машинально напомнил Клаус.

По разочарованному в юных некромантах взгляду преподавателя я заподозрила, что заявление об увольнении ляжет на ректорский стол ещё до окончания семестра.

Меж тем Гыргырницкий дернул на себя ручку двери. Петли заскрипели, а магистр дал приветственный залп серией пульсаров, обеспечив себе возможность выйти. Погост встретил его запахом паленой шерсти и остервенелым рыком.

Впрочем, порою открытая дверь даже святого может ввести в искушение, что уж говорить про нежить. Особенно когда на пороге стоит такой аппетитный некромант. Магистр же, шагнув в кладбищенскую ночь, тут же приступил к срыву продовольственной программы нежити. Мало того, что он, несмотря на свой возраст, лихо перемахнул через ограду и резвым зайцем поскакал меж могил, тем самым наглядно продемонстрировав: его мясо явно жесткое, жилистое и труднодогоняемое, — так ещё и заклинаниями стал швыряться, методично уничтожая ряды претендентов на дегустацию своего филея. Я же летала над могилами, ища свое бесхозное тело или хотя бы то, что от него осталось.