Я больше не просыпаюсь с криком, не чувствую дурноты при виде крови, не содрогаюсь, прежде чем выстрелить.

Я никогда больше не стану извиняться за то, что выжила.

И все же…

Вздрогнув от звука распахнувшейся двери, оборачиваюсь, и рука сама привычно ложится на рукоять полуавтоматического пистолета, торчащего из кобуры на ремне.

– Джей, у нас проблема!

Кенджи смотрит на меня, сузив глаза и упершись руками в бока. Футболка туго натянута на груди. Это сердитый Кенджи. Взволнованный Кенджи. Шестнадцать дней назад мы захватили Сектор 45, и я заняла пост Верховного главнокомандующего Оздоровления. Пока все тихо. Настолько тихо, что это пугает. Каждый день я просыпаюсь, переполняемая ужасом и восторгом, с тревогой ожидая официальных нот от враждебных держав, которые не призна́ют моей власти и развяжут войну, – и вот этот момент настал. Глубоко вздохнув, я поворачиваю голову вправо-влево, с хрустом разминая шейные позвонки, и смотрю Кенджи в глаза.

– Докладывай.

Он сжимает губы, глядит в потолок и наконец говорит:

– В общем, я не виноват, ясно? Я помочь хотел!

Дрогнув, недоуменно свожу брови:

– Что?

– Нет, конечно, твой гаденыш – тот еще паникер, но это уже ни в какие ворота…

– Подожди. – Я убираю руку с пистолета, чувствуя, как отпускает напряжение. – Кенджи, ты о чем? Война не началась?

– Какая война?! Джей, ты меня не слушаешь! Твой бойфренд бьется в истерике, иди и разберись с ним, пока я за него не взялся!

Я с раздражением выдыхаю.

– Ты снова за свое? Господи, Кенджи! – Я расстегиваю ремень кобуры на спине и не глядя бросаю на кровать. – Что ты на этот раз натворил?

– Ну вот опять! – Кенджи показывает на меня пальцем. – Почему ты сразу осуждаешь, принцесса? Почему у тебя всегда я виноват? – Он скрещивает руки на груди и говорит уже тише: – Я давно хотел с тобой поговорить – мне кажется, что как Верховная командующая ты не должна оказывать предпочтений…

Вдруг он замолкает.

Скрипнула дверь, и Кенджи резко приподнял брови. Тихий щелчок, и его глаза расширились. Заглушенный шорох движения – и вдруг ствол пистолета надавил ему на затылок. Кенджи смотрит на меня и одними губами повторяет слово психопат.

Предполагаемый психопат подмигивает мне, улыбаясь так, будто он вовсе не приставил пистолет к голове нашего общего приятеля. С трудом сдерживаю смех.

– Ну-ну, – говорит Уорнер. – Расскажи, в чем это Джульетта не оправдала твоих ожиданий на этом посту.

– Эй. – Руки Кенджи взлетают в шутливом «сдаюсь». – Я же не сказал, что она облажалась! Что ты нервничаешь?

Уорнер легонько стукает Кенджи пистолетом по голове:

– Идиот.

Кенджи резко оборачивается и выхватывает у Уорнера пистолет.

– У тебя не все дома? Ты же вроде успокоился!

– Успокоился, – ледяным тоном соглашается Уорнер. – Пока ты не коснулся моих волос!

– Ты сам попросил тебя подстричь!

– Ничего подобного, я просил только подровнять концы!

– Я так и сделал!

– Это, – говорит Уорнер, поворачиваясь, чтобы я могла увидеть ущерб, – не называется «подровнять концы», безрукий придурок!

Я ахаю. На затылке пучками торчат неровные пряди – выстрижены были целые полосы.

При виде своей работы Кенджи морщится, кашляет и сует руки глубже в карманы:

– Ну, это… Пойми, чувак, красота – понятие субъективное…

Уорнер наводит на него другой пистолет.

– Эй! – вопит Кенджи. – Я здесь не ради оскорблений, ясно? – Он указывает на Уорнера: – Я на это дерьмо не подписывался!

Взгляд Уорнера становится таким, что Кенджи пятится из комнаты в коридор, не дожидаясь, пока оппонент отреагирует на его слова. Не успела я вздохнуть с облегчением, как Кенджи снова заглядывает в комнату:

– А мне стрижка нравится!

Уорнер захлопывает дверь прямо перед его лицом.

Здравствуй, моя новая жизнь в качестве Верховного главнокомандующего Оздоровления.

Уорнер, тяжело выдохнув, некоторое время стоял лицом к закрывшейся двери, но плечи чуть расслабились.

Я смогла лучше разглядеть кошмар, который сотворил Кенджи. Густые роскошные золотистые волосы Уорнера, предмет его гордости, безобразно подстрижены.

Катастрофа.

– Аарон, – говорю я тихо.

Он опускает голову.

– Иди сюда.

Он оборачивается, поглядывая на меня краешком глаза, будто стыдится. Я убираю пистолеты с кровати, освобождая место. С печальным вздохом Уорнер опускается на матрац.

– Я выгляжу ужасно, – тихо говорит он.

Я с улыбкой качаю головой и глажу его по щеке.

– Зачем ты вообще разрешил ему себя стричь?

Уорнер озадаченно смотрит на меня круглыми зелеными глазами:

– Ты же сама сказала мне больше с ним общаться!

Я хохочу.

– И ты позволил ему себя обкорнать?

– Не позволял я, – с досадой отвечает Уорнер. – Это был… – он колеблется, – дружеский жест, проявление доверия. Я такое видел среди солдат… У меня, видишь ли, мало опыта в построении дружеских отношений.

– Как это? – говорю я. – Мы же с тобой друзья?

Он улыбается.

– И? – подталкиваю я его. – Это же здорово? Ты учишься вести себя с людьми нормально.

– Да, но я не хочу быть чересчур приветливым, мне это не идет.

– Очень даже идет, – уверяю я. – Мне так нравится, когда ты нормальный.

– Еще бы, – Уорнер едва сдерживает смех. – Но снисходительность дается мне с трудом. Тебе, любимая, придется проявить терпение с таким учеником.

Я беру его за руку.

– Не знаю, о чем ты. Ко мне ты очень добр.

Уорнер качает головой.

– Я обещал попробовать поладить с твоими друзьями – и пытаюсь. Но, надеюсь, ты не считаешь, что я способен на невозможное?

– Ты это о чем?

– Только о том, что я не хочу тебя разочаровать. Если очень надо, я могу выдавить из себя какую-то теплоту и общительность, но ты должна знать, что я не собираюсь с каждым обращаться как с тобой. Это, – он касается воздуха между нами, – исключение из очень жесткого правила. – Взгляд Уорнера не отрывается от моих губ, рука тянется к моей шее. – Это, – повторяет он, – очень-очень необычно.