Алексей Поселенов

Десять дней октября

1 октября

Осень лишь тогда можно назвать золотой, когда в небе ярко светит солнце, а желтые листья берез и осин особенно жизнерадостно смотрятся на фоне сочной и глубокой синевы неба. Но если над головой от края и до края растянулась серая хмарь, если низкие тучи беспрестанно сыплют на землю дождливую морось, если негде спрятаться от пронизывающего холодного ветра, то такую осень хочется назвать не золотой, а ржавой, несмотря на то что на деревьях всё те же самые листья. Впрочем, нет. В такие моменты они темнеют, тяжелеют и, срываемые ветром, сбиваются в мокрые кучи на тротуарах в ожидании, когда хмурый дворник сметет их куда-нибудь подальше с глаз долой.

В один из таких ржавых и мокрых осенних дней Артем Сотников, втянув голову в поднятый воротник, сидел на лавке под широким навесом возле здания городского автовокзала. Можно было войти внутрь, где хотя бы не было ветра, но ему не хотелось.

Висевший на столбе динамик щелкнул, и дежурный женский голос ровным тоном выдал очередную информацию: «Вниманию пассажиров! У перрона № 4 начинается посадка на автобус, следующий по маршруту…» Затем были названы три населенных пункта, конечным из которых был небольшой райцентр, куда и направлялся Артем.

Поежившись, он хмуро глянул в сторону перрона № 4, к которому с разных сторон потянулись люди. «Ещё покурить успею», — подумал Артём, доставая из мятой пачки сигарету. Через минуту к перрону не спеша подкатил старый «МАН», ещё через минуту к нему от вокзала проковыляла толстая тетка в форменной синей куртке с вышитыми на груди желтыми крылышками, ещё через минуту очередь медленно поползла внутрь автобуса.

Когда от очереди оставалось два человека, Артем ещё раз затянулся, затушив, бросил окурок в урну, подхватил на плечо спортивную сумку и пошел в автобус. Усевшись на свое место у окна, он пихнул свой багаж ногой под сиденье, откинулся на спинку и устало закрыл глаза. Прошлой ночью он почти не спал и надеялся сейчас выспаться в дороге.

Толстая контролерша напоследок окинула полупустой салон безразличным взглядом, что-то пометила в своих бумагах и вышла из автобуса, буркнув себе под нос: «Счастливого пути». Водитель закрыл дверь и стал аккуратно выруливать с привокзальной площади на улицу.

«Наконец-то, — подумал Артем. — Поскорее уже свалить отсюда к чертям собачьим». Он крепче закрыл глаза, но почувствовал, что сон вряд ли придет быстро. События вчерашнего вечера не хотели идти из головы.

Вчера после работы он, нигде не задерживаясь, пришел домой, как обычно, в начале седьмого. Ни жены, ни дочери не было. Подождав до семи, Артем разогрел утрешнюю картошку и без настроения поужинал, стоя прямо у плиты. Звонить жене и спрашивать, когда она придет, он не стал. Слишком часто последнее время случалось так, что её то сверхурочно оставляли на работе («Ой, у нас опять аврал сегодня!»), то она встречала подругу, которую «сто лет не видела» («Зашли в кафешку, поболтали немного»), то заходила маму попроведать («Она позвонила, что-то неважно себя чувствует»).

Артему это, конечно, не нравилось. Он подозревал, что жена банально врет, но до последнего пытался гнать прочь дурные мысли. Он что-то говорил ей, пытался убедить, что надо в первую очередь торопиться домой, что у них семья, но всё было без толку.

С Эльвирой они жили уже девять лет. Правда, с полугодовым перерывом, когда после пяти лет совместной жизни они всё же разбежались, но помыкавшись с полгода поодиночке, вновь сошлись, решив, что вместе им всё же будет лучше. Артем тогда был безумно рад, думал, что все проблемы позади, что вот сейчас-то они, поумневшие и повзрослевшие, заживут спокойно и счастливо и будут жить так, как говорится, «до самой старости». Тем более ведь была дочка, в которой Артем души не чаял. Маленькая Полинка характером во многом походила на отца: такая же спокойная и миролюбивая, она, будучи совсем младенцем, никогда не закатывала родителям истерик, а став постарше с удовольствием помогала по дому — мыла посуду, пылесосила, вытирала пыль.

Артем, сам выросший без рано ушедшего из семьи отца, как-то сказал себе, что в лепешку расшибется, но сделает всё, чтобы его дочь не росла безотцовщиной. Но если бы всё зависело только от него… После свадьбы Эльвиры хватило лишь на год. Впрочем, она не отличалась лаской с самых первых дней их семейной жизни, но всё же тогда соблюдалась хоть какая-то видимость благополучия. Однако уже через полгода после рождения дочери, когда жена вернулась из короткого декрета на работу, её словно подменили, и Артем совершенно отчетливо почувствовал резкое охлаждение с её стороны.

Когда он пытался выяснять отношения, то в ответ слышал лишь: «Я есть готовлю? Я твои вещи стираю? Чего тебе ещё от меня нужно?» Несколько лет он как-то терпел всё это, надеясь непонятно на что, но потом плюнул и подал на развод. Как выходило сейчас, не последний.

Кстати, тогда ему запомнился один случай. Его мать незадолго до этого приходила к ним, пыталась что-то говорить, увещевала и сына, и невестку. Впрочем, все её слова о трудностях одинокой жизни, разбивались о простое заявление Эльвиры: «Знаете что, Галина Трофимовна, вы двоих детей одна вырастили, я уж с одной как-нибудь справлюсь». Так вот, зайдя как-то в один из таких визитов в комнату к внучке, Артемова мать сказала той: «Полинушка, ты бы, может, хоть папе с мамой сказала, чтоб жили хорошо, да не ссорились». На что Полина, которой только-только исполнилось четыре годика, как-то совершенно серьезно и спокойно ответила: «А мама с папой жить не будут. Мама папу не любит».

После того, как они расписались повторно, Эльвиру снова хватило ненадолго. Уже так же через полгода начались «задержки на работе» и прочая ерунда.

— Слушай, я не понимаю, ты зачем второй раз замуж за меня пошла? — сердито спрашивал жену Артем. — Ведь у нас не семья, а так — видимость какая-то, профанация.

— Я не думала, что так получится, — недовольно кидала через губу Эльвира и уходила в другую комнату.

Где-то на задних рядах захныкал ребенок. Артем открыл глаза. Автобус размеренно катил по загородной трассе мимо черных мокрых полей и таких же мокрых берез, на которых как-то бестолково болтались под ветром остатки желто-коричневой листвы.

Дождь усилился, и на боковом стекле тонкими иголочками часто вспыхивали мелкие капельки. Со