Выстрелы прозвучали неожиданно. Старый вор по кличке Крест споткнулся на бегу и, выпустив тяжелый мешок из рук, рухнул в невысокий грязный сугроб. Кровь, просочась сквозь телогрейку, тонкой змейкой поползла по утоптанному на тротуаре снегу.

— Подстрелили, гады!

Его напарник, молодой парнишка Леха Тихарев, склонился над Крестом, пытаясь приподнять грузное тело.

— Дядь Павел, вставай, менты накроют, дядь Павел…

— Отгулял я свое… племянничек, — сцепив зубы, простонал Крест.

От потери крови у него кружилась голова, путались мысли. Перед глазами встала страшная картина: он вспомнил лагерь в сороковом году, общие могилы, куда с деревянными бирками на левой ноге сбрасывались трупы в вечную мерзлоту.

Сколько раз он просыпался ночью в холодном поту и орал в крик! Ему снилось, что он лежит там, среди мертвецов, а кто-то стоит сверху и, указывая на него пальцем, хохочет во все горло. Этот кошмар преследовал его несколько лет. Избавиться от него было невозможно. Сейчас в воспаленной голове Креста реальное намертво сплелось с нереальным. Темный московский послевоенный переулок казался чужой огромной могилой, куда его кинули еще живого.

— Леха, — хрипло позвал он, — помоги мне, Леха…

Щуплый невысокий Тихарев с трудом оторвал от земли тяжелую тушу Креста и поволок его по снегу в подворотню, черным провалом видневшуюся в нескольких шагах. Там, прислонив тело к стене, прислушался, а потом осторожно выглянул в переулок.

— Нет никого, это не менты, на патруль нарвались, слышь, дядь Павел?

Крест открыл глаза.

— Погоди чуток, — он прерывисто, с шумом дышал. — Помру я, Леха, чувствую, помру. А мешок где? — дернулся он, и голос его зазвучал по-прежнему сильно и уверенно, как в былые времена, когда его боялись и уважали.

— Да здесь, здесь все, ты не волнуйся, я тебя не брошу.

Тело Креста безвольно обмякло.

— Последнее мое дело, парень. Рыбак гибнет в море, хоронить не надо, а вор подыхает в подворотне, схватив пулю. — Он со всхлипом вздохнул, жалея сам себя. — Ты хлопец молодой, шустрый, меня ни разу не подводил. За это я… — Он харкнул на снег кровью и замотал головой: — У-у, падлы, добрались до меня, достали-и!.. — Опять с надрывом взвыл он и замолчал.

Леха не решался подать голос.

Дядя Павел Крестовский был его учителем в воровском мире. Это он подобрал его в голодном Рыбинске в страшном сорок втором году, когда Леха вместе с другими пацанами из ремеслухи пух от голода и холода. Крест, оказавшись по своим делам в патриархальном, по довоенному уютном старинном городе, приметил шустрого щуплого мальчонку, накормил досыта и взял с собой в Москву. Там понемногу стал обучать настоящему делу. Крест был классный взломщик, шнифер, за ним числились многие дерзкие ограбления. Еще при царе-батюшке учился своему ремеслу, а учителя тогда были отменные. В советское время тоже не пропал, громил банки, как орешки щелкал, в воровском мире немного было профессионалов, равных ему. Леха по привычке называл его дядей Павлом, как там, в далеком военном Рыбинске.

— Дядя, так дядя, — смеялся Крест, — будешь мне племянничком, не обижу.

И впрямь, не обижал. Подозрительный, не верящий никому, кроме себя, он, присмотревшись, по-своему привязался к парню. Уму-разуму учил, прививая свои взгляды на жизнь.

Крест не случайно приблизил Леху к себе. Раньше он всегда работал один, потому и попадался нечасто. Не было подельников, некому было его закладывать за хороший кусок или в обмен на недолгую воровскую свободу. С годами состарился, грузным стал, подручный понадобился. Так в жизни Креста появился Леха.

Выбрал его старый вор с умом: Москва была для малого чужим враждебным городом, оно и хорошо: не перед кем хвастаться после удачного улова, некому на ушко словцо, другое шепнуть. По малинам и хазам Крест не шлялся, сделав дело, исчезал надолго, ложился на дно. Даже Леха не знал, где его потайная хата, а уж он про Креста знал немало, особенно после того, как тот стал брать его в настоящие дела.

Парень был смышленый, на лету все схватывал. С легкой руки Креста за ним закрепилась кличка Тихарь. Может, из-за фамилии Тихарев, а может потому, что осмотрительный был не по годам, с наскоку ничего не сделает, все обмозгует. Его ровесники, кто поболтливей, давно по тюрьмам да по колониям сроки мотают, а он — нет. Для Креста щуплый для своих лет Леха был незаменим, в любую щель, как уж, пролезет.

Войну они прожили, ненадолго расставаясь, когда того требовало дело, кочуя из одного крупного города в другой. Жили не на показ, не шумствовали и нигде подолгу не останавливались. Когда пахло жареным, быстро сматывались, заметая следы.

Удачливым вором считался старый Крест, у законников он был в авторитете.

— …Леха, Леха, — очнулся вдруг Крест и схватил парня за руку. Пригнись ко мне, я голоса своего не слышу.

— Да здесь я, здесь, — Леха судорожно сглотнул, чтобы не заплакать, и опустился на снег рядом. — Не помирай, дядя Павел, не надо. Я-то как один буду?

— Не скули, — оборвал его Крест. — Слушай, что скажу. В левом кармане нашарь у меня портмонет. Там ключи есть и бумага. Нашел? — Он с трудом разлепил глаза и приподнял голову, пытаясь следить за движениями парнишки.

Через минуту услышал, как зашуршала бумага.

— Вот, запоминай. Дом у меня есть на Дружбе, в поселке. От Тайнинской недалеко… с Ярославкого вокзала. Поедешь… в бумаге все указано. Дом я на тебя оформил. Документы в задней стенке серванта лежат, в тайнике. Найдешь… — Говорить Кресту становилось все тяжелее. Он еще раз харкнул кровью и перевел дыхание. — Найдешь там деньги и план подвала. Все… обозначено. Золото, камни, картины в кладовке, — забормотал он, и Леха подумал, что начался бред, но Крест вдруг замолчал и, собравшись с силами, внятно произнес: — Там у меня клад зарыт, в подвале. Выкопай. Половина — твоя, а остальное… — В его груди что-то булькнуло, и Леха подумал, что это конец.

Но Крест заговорил вновь, отрывисто, с трудом выплевывая отдельные слова:

— У меня была женщина в Рыбинске, не оформлены мы. Дочка у нее от меня, Надей зовут, фамилия по матери — Кочнева. Найди их, отдай половину. В Рыбинске… живут. Слышишь, половину туда отвези, остальное — твое. И дом на Дружбе тоже твой. Поклянись, что сделаешь… Поклянись… Не слышу ничего!

Леха, глотая слезы, кивал и кивал головой, вцепившись в руку умирающего.

— А я как же, куда мне?.. — спрашивал он, но ответа не услышал.

Тело Креста содрогнулось в последний раз и, обмякнув, стало валиться набок.

Леха выпустил руку. Крест был мертв.

Лай собак вывел его из оцепенения. Оставаться дальше в безлюдном переулке становилось небезопасно. Пора было что-то делать.