Юлия Некрасова

Простые чудеса

Изобретатель

Дверь в медпункт отворилась, и вошла дородная женщина, подталкивая щупленького парнишку лет семи.

— Что, опять?

— Ну да! — Катька поджала губы. — Уже как на работу к тебе ходим. Сегодня кипятком руку обварил. Гремел, гремел на кухне, я уж думала, завтрак решил приготовить, смотрю, винтики какие-то в кастрюле кипятит. Совсем чокнулся.

Верочка осмотрела руку, достала с полки мазь и принялась бережно мазать Серёжин ожог.

— На что мне такое наказание! — продолжала Екатерина. — У всех дети как дети, а этот полоумный. Ночами не спит, всё в своих тетрадочках пишет каракули какие-то, рисует. Вер, прямо страшно иногда становится: нарисует фигню и ржёт. Может, он у меня того, а?

— Ничего, в школу пойдёт — образумится, дай мальцу поиграть.

— Да что я, не даю, что ли? Всё для него. Как ему отец прислал велосипед из города, так вообще покоя не стало. Стучит, гремит целыми днями. Весь испоганил, проволокой обмотал и ездит.

— Мам, — подал голос Серёга, — вот ты не понимаешь просто: не испоганил я его, а модел… модер… модернизировал.

— Да, — Катька махнула рукой. — От твоей модернизации вред один. Лучше б по хозяйству помогал, а ты!

Вера уже закончила обрабатывать Серёже руку, забинтовала и, тихонько подтолкнув того к двери, в задумчивости подошла к окну. Она увидела Серёгу, который с перевязанной рукой подошёл к своему велосипеду, погладил приспущенное колесо и начал раскладывать на земле хитроумные конструкции из палок и полиэтилена по бокам.

— Всю плёнку с теплицы ободрал! А что огурцов не будет, не понимает! — всё больше распалялась за спиной Катька. — А вчера участковый приходил. Смотри, говорит за своим. Вчера в магазине коробочку саморезов утащить хотел… Позорище!

— Кать, поди-ка сюда! — не веря своим глазам, позвала её Верочка.

Катя осеклась на полуслове и с открытым ртом вылупилась в окно.

Там, в нескольких метрах над землёй, в сторону дома летел довольный Серёжка на медленно покачивающем крыльями агрегате.

Стройка

— Да-да, кормят! Суп, второе…

Лёха пытался одновременно одевать ботинки, причёсываться и говорить по телефону с так внезапно позвонившей матерью.

— Мам, вообще всё нормально! Не, не пьют.

«За пазуху льют», — совсем тихо добавил он.

— Не, ничего, мам, тебе показалось! Всё, побегу, смена через час начинается…

Лёха, с одной стороны, был рад, что наконец-то нашёл себе работу с неожиданно хорошей зарплатой и питанием, и платили вовремя. Но что-то его настораживало. Объект был огромным, новостройка в тридцать три этажа. Бригада хорошая, дружная, только со стройматериалами постоянный затык. То одно не привезут, то другое. Да и бригада, сначала большая и дружная, стала постепенно редеть и уменьшаться. Сначала это было не так заметно, но с каждым днём стало приходить всё меньше и меньше народа. Вроде и заплатить хорошо обещали, и кормят достойно. Так нет, все куда-то уходят. Вон и Славка вчера не вышел. К телефону не подходит. Задумавшись, Лёха дошёл до объекта и, стоя в воротах, задрав голову, стал считать этажи. Двадцать один, двадцать два…

— Эй, Парфёнов! Чего мух считаешь! Чтобы через пятнадцать минут как штык на рабочем месте! — окликнул его бригадир Ерофеев, жилистый и бодрый мужичок лет семидесяти.

В день строительства тридцатого этажа на работу вышел только он, Ерофеев и ещё двое мелких раскосых парнишек.

— Слышь, бать, а куда все делись-то?

— Кто делся-то? — округлил глаза старик. — Ходят и ходят тут… — недовольно пробормотал он в сторону. — Ну кто тебе нужен-то? Кто?

— Как кто? Вся бригада! Братья Смирновы, например, Славка!

— Гы, Славка! На Славке твоём весь… — Ерофеев тут задумался и принялся что-то считать. — Точно! Весь двадцать первый этаж держится!!! Стройматериалу-то не достать нонче! Гордиться тебе надо таким другом! Хоть навестил бы дружка своего… Не то что некоторые, ищут что полегче! — недовольно пробормотал Ерофеев и, взвалив на себя бетонную плиту больше своего роста, засеменил в дальний угол.

В обед Лёха спустился на двадцать первый и осмотрелся. Славку он нашёл быстро. По пояс раздетый, бледный от пыли, он подпирал руками лестничный пролёт.

— О, Лёха! Чë, не достроили ещё? — бледными от цементной пыли губами прошептал он. — Ты-то когда?

— Чë когда? — так же тихо спросил Лёха.

— Лёш, ты чё? Ты хоть читал, что подписывал, когда на работу устраивался? Ты чего думал, тебе зарплату дают за то, что ты тут бетон месишь? Да ещё кормят тебя за это? — тут Славка начал ржать. — Первое и второе? Да?

Он не мог остановиться, и его крепкие руки с выступающими венами всё больше и больше дёргались от смеха. Лестница заколыхалась, где-то что-то упало с громким скрежетом.

— Ты что? Тебя пожалели, как слабосильного почти на самый верх назначили… Ну вообще! — Лёха заржал ещё сильнее. — В наши дни… Зарплата… И ещё обед… — захлебываясь смехом, пытался выговорить он.

Вокруг загремело ещё сильнее.

— Слышьте, ребят! Он думал, тут зарплату просто так дают, за то, что цемент месишь!

Откуда-то со всех сторон стали раздаваться приглушённые смешки.

Лёша обогнул Славку. Не отрывая от него взгляда, он нащупал ногой нижнюю ступеньку. Потом ещё одну и, резко развернувшись, помчался вниз… Задыхаясь от ужаса, пробежал всё двадцать этажей, добрался до проходной и уже хотел выбежать на улицу, но тут его ухватил за рукав всё тот же Ерофеев. Близоруко щурясь, он изучал желтоватый листочек, приклеенный к стене.

— Парфёнов! Сынок! Глянь, чего тут написано.

Лёха безумными глазами посмотрел на Ерофеева, на бумажку и прочитал вслух дрожащим голосом:

— Тридцатый этаж — Парфёнов Алексей.

— Ты это, пошли давай…

Ерофеев ещё крепче уцепился за рукав Лёхиной куртки и потащил того обратно к дому. Лёха хотел вырваться, но вдруг замер на месте, прислушиваясь к нарастающему шуму.

Из ещё не застеклённых окон новостройки слышались хохот и обрывки фраз:

— Первое и второе ему!

Дом заметно дрожал.

— И компот! — узнал он голос младшего брата Смирнова.

С верхотуры упал кусок цемента и разбился на мелкие куски в десяти метрах от замерших Парфёнова и Ерофеева. Гогот не утихал. Амплитуда колебаний дома заметно увеличивалась — казалось, ещё секунда, и здание рухнет. Шум нарастал. Когда он достиг критической громкости для ушей Парфёнова, Лёха заорал, вырвался из цепких рук Ерофеева и, не оглядываясь, подвывая и спотыкаясь, побежал в сторону метро.

Странная болезнь

Наташа сидела на мягкой кушетке прямо за дверью врача.