* * *

«…и она, открыв глаза, сначала увидела лунную дорожку, идущую от маленького окна к ее постели, а затем огромного черного паука в этом голубоватом свете. Он спустился с потолка по петле, на которой недавно болтался полуразложившийся висельник, и начал плести паутину, напоминающую спутанные бельевые веревки. И тут же в эту паутину, словно муха, влетел человеческий скелет. От него ссыпалось на пол несколько желтоватых костей и…»

– Что за ерунда! – вслух выругался Михаил Родин и, захлопнув книгу, отшвырнул ее в сторону. Затем снова придвинул к себе, провел по обложке ладонью, будто стирая пыль, положил на середину стола и прикрыл сверху газетой со сканвордами. Михаил всегда был человеком аккуратным и невозмутимым, но то, что происходило с ним в последние дни, немного расшатало нервы. И эта книга, оставленная тут, как нарочно, неизвестно кем, не способствовала хорошему настроению. Даже ему, бывшему военному, стало несколько жутковато от прочитанного.

Отодвинувшись вместе со стулом, на котором сидел, Михаил открыл дверцу тумбы старого стола и заглянул внутрь. Да, эта початая бутылка водки по-прежнему стояла там. Кто ее туда определил, он тоже так и не выяснил. Сначала думал, что это его сменщик Андрей, но тот отказался. «Ты чего, Мишаня, я же не пью, ты знаешь. Да и книг таких не читаю. Да я их вообще не читаю. Только вот букварь освоил и какую-то синюю, как в том анекдоте», – и расхохотался над собственной шуткой в трубку телефона.

Родин почесал свой длинный прямой нос и потянулся за бутылкой, хоть и давал себе зарок завязать раз и навсегда. Стекло приятно похолодило пальцы, и он сглотнул слюну. Ладно, граммов пятьдесят, и все. Просто надо немного расслабиться – оправдал он свое желание винить себя, отвинтил крышку и прильнул к горлышку. И тут же приятное тепло покатилось по глотке, шипуче ударило в желудок и уже оттуда кайфовой волной поднялось к голове. Михаил шумно выдохнул, достал из кармана носовой платок, сложенный вчетверо, обтер горлышко бутылки, завинтил крышку, убрал в тумбу и промакнул высокий вспотевший лоб. Посидев с полминуты неподвижно, потянулся к лежавшему на краю стола портсигару, вынул оттуда короткий мундштук, сыроватую «Астру» и, совместив их, с наслаждением закурил.

* * *

Привычка курить через мундштук сложилась еще с армейских времен. Любимая девушка Наденька, которую он считал своей невестой, подарила ему такой набор перед отправкой на срочную службу. С ним он так и не расставался с тех пор, хотя давно расстался с Наденькой. Вернее, она рассталась с ним, пока он отбывал армейский двухгодичный срок. Вышла замуж за белобилетника – сына профессора искусствоведения. Михаил едва не сбежал в самоволку, получив такое сообщение. Нет, он не собирался бить морду сопернику, а уж тем более Наденьке. Он просто хотел купить большой букет бордовых роз, которые она терпеть не могла, и подарить молодым в день их бракосочетания, испортив им, как ему тогда казалось, весь праздник. Хорошо, друзья-однополчане отговорили. Причем «деды», которые пережили то же самое. Их аргументы в пользу того, чтобы этого не делать, сводились к одному: «Тебе срок впаяют на пару-тройку лет. И как раз на это время позже ты вставишь какой-нибудь красотке. А так тебе до этого момента осталось всего несколько месяцев».

Аргумент оказался железным, и Родин оставил свою затею с бордовым букетом. Назло Наденьке он начал активную переписку с ее лучшей подругой Галочкой, которая, собственно, и прислала ему огорчительное письмо о свадьбе неверной невесты. Чернявая худосочная Галочка всегда неровно дышала в сторону Михаила, а потому переписка закончилась женитьбой и двумя детьми. Тянулась семейная жизнь с переменным успехом довольно долго, но зло победило добро – Михаил Родин остался один.

* * *

Докурив сигарету так, что ее остатки едва можно было выковырять из мундштука, Михаил поднялся со скрипучего стула, сделал несколько разминочных упражнений и решил пройтись по периметру огроменного склада, который он охранял вот уже как три недели. Охранять было его призванием с младых ногтей. С тех пор как после срочной службы он так и остался в армии, окончив специальные курсы и получив звание прапорщика. Но одно дело быть военным, совсем другое – сторожем. А ведь он еще довольно молодой мужчина. Во всяком случае, он себя таковым и позиционировал.

Ступая почти бесшумно по каменным плитам, Михаил дошел до ящиков с маркировкой «Уральский металлургический завод. 1976 г.» и уже в который раз начал проверять их содержимое. Под крышкой одного из них он обнаружил нечто такое, что заставило его вздрогнуть. Вместо металлических листов там лежали какие-то кости! Родин отдернул руку, и тяжелая деревянная крышка с грохотом опустилась на место, отозвавшись эхом по углам полутемного помещения. И ему показалось, что в этих углах сидят пауки-монстры и плетут паутину из бельевых веревок. Родин был не из робкого десятка, но кособоко попятился от дрянного ящика, а затем по-военному резко развернулся и побежал к своему рабочему месту. Скрипнув неподатливой дверцей тумбы, он, уже нисколько не оправдывая себя, схватил бутылку водки и допил остатки. Опустившись на стул, он достал «Астру» и жадно закурил. И только выкурив ее до половины, вспомнил о мундштуке.

Значительное количество выпитого возымело свое действие. Теперь Михаил сидел за столом, запустив пятерню в длинную русую челку, и тупо смотрел перед собой. А нестройные мысли роились в его затуманенном мозге. Мысли о паутине, которая снова плелась вокруг него.

* * *

Тогда, еще в советские времена, он, как, впрочем, и сейчас, был безупречно честным и принципиальным человеком. В его ведении были склады КЭС. Что в переводе на гражданский язык означает: квартирно-эксплуатационная служба. Правда, и это не совсем понятно гражданскому человеку. Но это неважно. Важно, что Родин с точностью компьютера, который тогда имелся лишь в штабе дивизии, знал, где именно и в каком количестве у него находятся трубы, вентили, краны, задвижки, раковины, ведра, лопаты, электроарматура, радиаторы, огнетушители и прочие предметы быта, необходимые для нормальной жизнедеятельности армии. Можно, разумеется, сказать, что танки, автоматы и бэтээры гораздо важнее таких мелочей. Но, как известно, именно таким мелочам подчиняется вся наша жизнь. И на самом деле, трудно себе представить, что зимой не будет отопления, а в летнюю жару – воды. Да и без электричества всегда сложно обойтись. И Родин если и не гордился своим назначением, то отлично понимал свою значимость. И каждый раз, когда подходило время для продления контракта, он нисколько не сомневался, что останется на своем месте. Но все, как говорится, до поры до времени. А пока эта пора не настала, он наслаждался жизнью.

Свадьбу с Галочкой они справили, что называется, широко – в селе, где проживали ее родители. В чужом городе, где теперь обосновался в военном общежитии Родин, выходило довольно накладно для еще не вставшего как следует на ноги молодого человека. Да и не было тут никого, кто порадовался бы его бракосочетанию. А там, под открытым небом и уже нежарким сентябрьским солнцем отлично разместились семьдесят с лишним человек. Это были и местные жители, и приезжие друзья, и родственники из соседнего города, что был родным как для Галины, так и для Михаила. Правда, родственников у него было немного. Отец умер довольно рано, но его вполне заменили мать, с характером генерала, и бабушка – высокодуховная интеллектуалка. Отсюда, видно, и сложилась противоречивая натура Михаила. С одной стороны, он был довольно мужественен, а с другой – рафинированный интеллигент. И всегда-то у него с собой чистейший носовой платок, и ни пятнышка на одежде, а главное – все разложено по своим местам. И не просто как попало, а в коробочках, в футлярчиках, в чехольчиках, в пакетиках и ящичках. Над его аккуратизмом не раз подтрунивала даже Галочка, не говоря уж о друзьях и приятелях. Они же и дали ему прозвище Миша-футляр. Ну, почти как чеховский Беликов. Только вот, в отличие от Беликова, Родин еще с детских лет весьма упорно и успешно занимался самбо, в котором достиг успехов – звания мастера спорта. Но в жизни ему приходилось драться довольно редко, поскольку мало кому приходило в голову связываться с высоким мускулистым парнем с вечно серьезным аристократичным лицом. Родин был немногословен и сдержан во всем, чем вызывал к себе уважение окружающих. Даже за свадебным столом он вел себя не как растерянный жених, а как вожак на комсомольском собрании.