Гудки. Долгие. Марина не любит отвечать сразу, хотя все время таскает телефон с собой. Даже в туалет его берет. Кажется, она вычитала в каком-то журнале, что быстрый ответ на звонок делает ее в глазах мужчин легкодоступной дешевкой. Бред, конечно!

Я выхожу на балкон и разглядываю прохожих, чтобы убить время. Ну давай, Мариш, снимай трубку! Хватит набивать себе цену. В конце концов, к чему эти манипуляции? К чему так бестолково тратить мое драгоценное время? Его и так — в обрез.

Вот прямо сейчас мне надо монтировать заставку для новых выпусков. Я не могу доверить такое важное дело кому-то из своих парней. У Тохи руки не тем концом вставлены, а Валера — вообще у нас как с луны свалился, он мне там цветочков каких-нибудь наляпает или сердечек с пирожными. И плевать ему, что мой канал — о путешествиях.

Гудки в динамике обрываются. Механический голос сообщает, что мой абонент не может ответить на звонок. Я чертыхаюсь и набираю Марину снова. Эта кукла явно не в колодце сидит. Хотя, может, она на маникюре…

— Я тебя слушаю, Петров! — наконец соизволит отозваться ее высочество.

— Доброе утро, солнышко, — я с большим трудом загоняю собственное раздражение поглубже. — Как у тебя дела? Как настроение?

— Нормально.

— Встретиться не хочешь?

— Зачем? Ты таки созрел до того, чтобы сделать мне предложение? — голос Марины сочится иронией и чем-то еще. Надеждой?

— Мариш, ну не начинай, — я прохаживаюсь по балкону взад-вперед. — Мы же уже обсуждали этот вопрос. Я вовсе не против на тебе жениться. Но не сейчас же! Сейчас мне некогда всем этим заниматься. Вот годика через три-четыре…

— Петров, ты издеваешься? — Марина мгновенно закипает. — Какие три-четыре годика, а? Я не могу больше ждать, когда ты созреешь до семьи и детей. Я в загс седой и сморщенной должна топать, что ли? Мне через четыре месяца двадцать девять вообще-то.

— Солнышко, ну не я же виноват в том, что ты такая старая, — глупая шутка вылетает у меня раньше, чем я успеваю оценить ее уместность. Марина старше меня на два года и терпеть не может, когда я об этом напоминаю. Ну что же… Слово не воробей.

Марина с шумом выдыхает, а потом цедит:

— Какая же ты сволочь, Петров! Сволочь самая последняя.

— А вот это уже оскорбление! — почти искренне возмущаюсь я. — Я точно не последняя сволочь. Я, минимум, в первой двадцатке.

Она некоторое время сопит, а потом начинает всхлипывать. Ненатурально, кстати.

— Марин, ну кончай дурить, — я устало перекладывая айфон в другую руку. — Возвращайся! Тебе же плохо без меня, я знаю.

— Да, плохо, — признает она, не переставая демонстративно хлюпать носом. — Потому что, несмотря на все твои закидоны, я тебя люблю.

Марина делает паузу, ожидая, что я отзовусь на ее признание. Фу, блин! Как же меня достали эти сантименты. Я делаю пару глубоких вдохов, а потом кое-как выдавливаю из себя:

— Я тебя тоже, ага.

На радостях Марина даже что-то роняет (ну не балую я ее признаниями, не балую), а потом зачем-то снова включает училку:

— Любовь, Петров, должна быть не только на словах. Ее доказывают поступками.

— И чего ты от меня ждешь? Завтрак в постель я тебе регулярно приношу, когда дома бываю. Да и о всяких годовщинах обычно не забываю.

— Мне бы хотелось более серьезных поступков с твоей стороны.

— Серьезных поступков? — я невольно заглядываюсь на блондиночку с глубоким декольте, в этот момент проплывающую под моим балконом. — Серьезные поступки — это я могу. Хочешь, куплю тебе какой-нибудь бриллиантик? Или, может, обновим тебе гардероб?

Блондинка замечает мой интерес и улыбается. Я, конечно, тоже улыбаюсь ей в ответ (мама учила меня быть приветливым с людьми), а потом еще раз обвожу взглядом блондинкины буфера. Как же все-таки круто жить на втором этаже! Такие виды открываются!

— Женись на мне, Петров, — твердо говорит Мариша, невольно отвлекая от прекрасного. — Мне не нужны бриллианты. Обойдемся малой кровью: я хочу платье-торт и печать в паспорте.

— И детишек, да? — с ехидством уточняю я.

— Конечно! Как любая нормальная девушка, я хочу детей. Мальчика и девочку.

Ну звиздец вообще! Я беззвучно чертыхаюсь, а потом пытаюсь вернуть разговор в нормальное русло:

— Мариша, ты там перегрелась, что ли? На солнышке? Какие дети? Ты вообще понимаешь, о чем говоришь? Мне сейчас не до памперсов твоих. Я раскручиваю канал, я делаю себе имя.

— Ты мне тоже самое говорил год назад, — напоминает Марина. — Когда у тебя на канале было триста тысяч подписчиков. Сейчас их у тебя почти два миллиона. Сколько мне еще ждать?

— Два миллиона — это вообще не о чем для «Ютуба». Слезы, — хмыкаю я. — Мне надо минимум десять. Да и нынешних подписчиков надо регулярно подкармливать интересным контентом. Стоит дать слабину, взять паузу — все, половина аудитории отвалится. Мариш, мне сейчас правда не до детей.

— Значит, нам с тобой не по пути, — с досадой заявляет Марина. — Я уже все решила. Врачи советуют рожать до тридцати, и я рожу. И плевать от кого: от тебя, или другого смазливого мужика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну круто вообще! — саркастично восхищаюсь я. — Ты — молодец, Марина, целеустремленная.

— И это все, что ты можешь мне сказать? — ее голос дрожит от обиды.

— А ты бы хотела, чтобы я тебе еще и удачи пожелал в поисках нового хахаля? Хорошо. Мне не жалко! Удачно тебе залететь, Мариночка. Из тебя получится отличная «яжмать»

— Идиот! — верещит она. — Идиотище! Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу!

Мне почему-то становится смешно. Желание помириться с Мариной почти мгновенно испаряется. Фиг с ней! Еще лучше найду. Такую, что не будет клепать мозг по пустякам.

— Два года с тобой убила, — шипит Марина, — два долбанных года.

— Ах, бедняжка! И правда, столько мучиться, а все зря, — зачем-то глумлюсь я. — По закону жанра, тебе не помешало бы заявить сейчас, что и в постели со мной ты только симулировала удовольствие.