Иннинг первого теста

Тест первый. Кроленьи бега

I

Для Анфисы Ксаверьевны Любчик эта история началась с предложения руки и сердца. И хотя многочисленные дамские романы приучают нас, что хорошие сюжеты должны таковой сценой скорее заканчиваться, хозяйка дома в Пекарском переулке прожила достаточно насыщенную жизнь, чтобы верить в них лишь до тех пор, пока не перевернута последняя страница.

Поэтому именно предложение руки и сердца побудило ее совершить поступок, который в другое, более спокойное время показался бы сущим безумством. Ведь, как известно, женщина, доведенная до отчаяния, может пойти на крайние меры. И в тот знаменательный день Анфису Ксаверьевну до отчаяния доводило мучительное признание Калины Ипатьевича Маслова в вечной и пламенной любви. Вид купца второй гильдии не наводил на мысли о чем-то вечном и уж тем более о чем-то пламенном, скорее уж о бренности всего живого и о том, насколько холодной выдалась нынешняя весна.

— Я, милая моя Анфиса Ксаверьевна, честно, токмо визитами к вам и спасаюся… — низко-низко, словно притомившийся в полдень шмель, гудел норовивший встать на колено жених.

К несчастью, колено было больное, потому он тут же подскакивал, а через пять минут повторял сие упражнение, напрочь позабыв о предыдущих неудачах. Калина Ипатьевич был еще не дряхл, но все ж годков на десять постарше своей избранницы. Волосы, стриженные в кружок, отливали серебром, да и посреди самого кружка уже образовалось порядочное озеро — того и гляди выйдет из берегов. Рубаху купец надел алую, праздничную, и сапоги хромовые, вот только не понять, что поскрипывает, хром этот или коленные суставы хозяина. В общем, шик, да не тот шик, которого Анфисе Ксаверьевне хотелось бы.

Сама она, несмотря на свой элегантный возраст, привлекательности отнюдь не утратила. Куда там, иной раз и студенты засматривались на эдакую импозантную барыню… Была наша героиня ладная и мягкая, округлая, где надо, и тонкая, где следует, со светлыми волосами, которые безо всяких женских ухищрений завивались колечками, и маленькой кокетливой родинкой под уголком правого глаза, придававшей почтенной вдове военного офицера несколько легкомысленный и игривый вид.

«Какая жалость, что Калина Ипатьевич дозрел до изъяснения своих чувств раньше, чем я придумала деликатный способ его отвадить, — с досадой размышляла она, прикидывая способ отказать таким образом, чтобы не прослыть слишком уж разборчивой невестой. — Было бы из чего выбирать, чтобы направо и налево разбрасываться такими вот Калинами Ипатьевичами».

Иногда, в особо трудные жизненные минуты, Анфиса Ксаверьевна мечтала переложить свои вдовьи тяготы на крепкие мужские плечи, но то ли плечи нынче пошли не те, то ли ей все никак не везло, решиться, на чьи же именно, не представлялось никакой возможности.

Посему, пока гость неутомимо басил, словно большой колокол на соседнем соборе, хозяйка дома как бы смущенно прикрыла глаза, загадочно трепеща ресницами, а сама тем временем поглядывала на улицу, пытаясь подобрать слова для подходящего случаю ответа.

Купцу, старому знакомцу еще ее покойных родителей, следовало отказать, несмотря на денежные проблемы и сына лицеиста, из-за беспокойства о судьбе которого эти проблемы, собственно, и возникли.

Неожиданно даже для самой себя Анфиса Ксаверьевна наткнулась на границу, до которой простиралась ее, казалось бы, безграничная материнская любовь. Впервые за несколько лет ей в голову пришла крамольная мысль, что дворянский лицей не так уж и нужен Матюше…

Хозяйка дома вздохнула и вновь посмотрела в окно…

Дворник Сильвестр подметал улицу, то и дело останавливаясь и прикладываясь к чему-то скрытно вытаскиваемому из кармана фартука, потом вдруг заметил отдернутую шторку во флигеле, и метла заходила туда-сюда в два раза быстрее. Видно, внимательный взгляд вдовы обладал гораздо большей энергией, нежели то, что находилось в кармане фартука.

Когда Калина Ипатьевич подобрался к середине своего признания и от расписания бедствий, претерпеваемых им от семерых детей, и одинокой жизни состоятельного вдовца перешел к описанию достоинств своей избранницы, перед окнами остановилась новенькая лакированная коляска — судя по всему, возница решил уточнить дорогу у дворника. Только вот Сильвестр повел себя странно: вместо того чтобы дать подробные разъяснения (и медяк ведь не лишний!), вдруг сначала мелко закрестился сам, а затем закрестил и коляску, поминутно сплевывая через левое плечо.

Несколько уличных зевак замерли и с видимым интересом разглядывали содержимое экипажа. Анфиса Ксаверьевна тоже подвинулась ближе к окну, подозревая, что до сути своего выступления купец доберется еще нескоро. А из коляски тем временем выпрыгнула высокая, закутанная в черное фигура. Мелькнул атласный подклад, резной край плаща — словно летучая мышь крылом махнула.

Нет, зря она дурно думала о шике в исполнении Калины Ипатьевича, бывает и похуже…

Куда хуже… Хозяин коляски повернулся, и стал виден слегка старомодный цилиндр, черный костюм, черная рубашка, бриллиантовыми искрами сверкнула застежка на плаще. В руках незнакомец держал черный же зонт, хоть небо и стояло чистое, словно стеклышко, и этим-то зонтом бесцеремонно указывал в сторону дома, принадлежавшего Анфисе Ксаверьевне.

Дворник крестился.

Вдова и сама бы перекрестилась, но, с одной стороны, что подумает Калина Ипатьевич… а с другой, не уподобляться же пьянице Сильвестру.

Странный господин понял, что ничего, кроме церковных обрядов, от дворника не добьется (мужик, кажется, уже искал под рубахой нательный крест), самолично отворил калитку и решительным шагом длинных ног направился в сторону флигеля.

Анфиса Ксаверьевна замерла на минуту, прислушиваясь.

Тяжелые уверенные шаги горничной Глаши.

Вон выставит или все же хозяйку позовет?

Девка была хоть и молодая, но глаз имела наметанный, с такой прислугой никакого охранника не надо.

— Анфиса Ксаверьевна, вас тут спрашивают, — понесся зычный Глашин голос, и хозяйка дома не без удовольствия подскочила с козетки, выдирая свою ручку из влажных купеческих лап.

— Ах, кто бы это мог быть? — беззаботно воскликнула она. — Подождите секундочку, я скоро вернусь.

— Знамо кто. Пустозвон этот проклятый, выжига скалозубый, — пробурчал вслед васильковому подолу, в силу своей длины покинувшему гостиную последним, купец, не скупившийся на эпитеты для своего соперника. Да-да, соперника, ибо, как уже говорилось ранее, Анфиса Ксаверьевна была дамой хоть и небогатой, но не обделенной некоторыми неоспоримыми достоинствами.