1898 год

Граф Катсдэйл пребывал в прескверном настроении.

Лондон он покидал в гневе, измученный страшными болями в спине, из-за которых любое движение причиняло ему невыносимые страдания.

«По крайней мере, — сказал он себе, — вот повод испробовать новое средство».

Всю дорогу граф не переставал поносить английскую медицину и всех ее представителей и занимался этим всю дорогу, пока ехали через Ла-Манш, а потом и от побережья до Парижа.

Вильма, дочь графа, сопровождавшая его в этом путешествии, привыкла к вспышкам отцовского гнева и поэтому почти не обращала на них внимания.

А камердинер Герберт за долгие годы службы у графа научился не произносить ни слова, пока буря не стихнет. Когда они подъезжали к Парижу, граф обратился к дочери и слуге с такими словами:

— Итак, вы оба — запомните хорошенько: поскольку я не желаю, чтобы хоть одна живая душа узнала, что граф Катсдэйл похож на сломанную куклу, с этого момента я — полковник Кроушоу, а леди Вильма — мисс Кроушоу.

А так как он уже напоминал им об этом по крайней мере дюжину раз, Вильма подумала, что ни она, ни Герберт при всем желании не смогут забыть его требования.

В Париже они остановились в роскошном доме, принадлежавшем виконту де Сервезу. Виконт был старинным; приятелем графа, и тот, когда бывал в Париже, почти всегда останавливался в этом доме.

Сейчас виконта не было в городе.

Но в своем ответном письме, он писал, что будет только рад, если граф воспользуется его домом на улице Сент-Оноре.

Вильма никогда раньше не бывала здесь. Она восхищалась убранством комнат и восторгалась тем, что все помещения были освещены новым способом — электролампами.

— Приятно убедиться, папа; — обратилась она к отцу, — как абсолютно правильно поступили мы, приняв решение использовать электричество для освещения дома, ведь, полагаю, французы больше соображают в электричестве, чем мы.

В ответ граф только сверкнул глазами.

Ему помогли устроиться на кровати так, чтобы он мог дать покой своей больной спине.

Утром, когда Вильма принесла отцу газеты, он был в более благодушном настроении.

— Папа, посмотри, это же здорово, — сказала она. — Вчера состоялось открытие нового отеля «Ритц», и, похоже, буквально все знатные и известные особы, о которых мы когда-либо слышали, присутствовали на этом открытии.

— Л ненавижу гостиницы! — пробурчал граф.

— Я знаю, папа, но газеты пишут, будто отель «Ритц» значительно отличается от любой другой, существующей или существовавшей гостиницы. Вы только подумайте, в каждом номере есть отдельная ванная комната!

На мгновение показалось, что граф признал достойным подобное новшество.

Но он тут же отметил:

— Принц Уэльский вполне доволен пребыванием в Бристоле, где имеется только одна ванная комната на этаже.

Вильма не слушала. Она продолжала читать газету.

По-французски она читала столь же свободно, как и по-английски. После долгой паузы она продолжила:

— Представьте себе! На открытии были Вандербильды, а также великие князья Михаил и Александр, а еще прекрасная королева Фоли-Берже. Мне кажется, я что-то слышала о ней раньше.

— Если и так, то вам все же не следует интересоваться ею! — мгновенно отреагировал граф.

— Почему? — удивилась Вильма.

Граф немного помолчал, подбирая слова, потом произнес:

— Это куртизанка, и должен признать — великая куртизанка, но тем не менее ее имя никогда не могло бы упоминаться в разговорах вашей матери или вашей бабушки.

Вильма рассмеялась:

— Вы же знаете, папа, что с вами мы можем говорить обо всем, и для меня это самая большая радость на свете.

Взгляд графа смягчился:

Он и в самом деле очень любил свою дочь и понимал, что ее красота вряд ли позволит ему еще долгое время удерживать девушку при себе, особенно теперь, когда она начала выезжать в свет.

Хотя теперь, забрав Вильму из Лондона в июне, он лишил ее возможности присутствовать на наиболее значительных балах сезона.

Впрочем, казалось, что она совсем не переживала по этому поводу.

Ее и в самом деле гораздо больше интересовала поездка в Париж, нежели посещение вечеров и балов, тщательно подготовленных матерями ее сверстниц.

Снова углубившись в чтение газеты, она воскликнула:

— Там были и англичане — герцог Мальборо, герцоги Портлендский, и Сьюзерлендский, и Норфолкский, и все с женами!

— А вот это и впрямь что-то новенькое! — согласился граф. — В мое время, отправляясь в Париж, оставляли жену дома.

Вильма засмеялась:

— Теперь уже вы, папа, говорите то, чего не должны были бы говорить при мне!

— Ты сама меня вынудила, — парировал граф. — А сейчас главное — постараться, чтобы никто из этих господ не прознал, что я здесь. У меня нет ни малейшего желания давать им повод для насмешек и издевательств надо мной только потому, что я впервые за столько лет свалился с лошади.

— Да ведь все объяснимо, папа, — успокоила его Вильма, — если учесть, насколько необуздан нрав у Геркулеса. Но вам непременно надо было ехать только на нем.

Граф понимал, как она права.

Он нисколько не сомневался, что для него будет детской забавой укротить жеребца, купленного у приятеля, — тот не сумел справиться с норовистым скакуном.

К несчастью. Геркулес — несомненно, великолепный жеребец, — вздумал догнать в парке оленя. Граф, застигнутый врасплох, вылетел из седла.

Вильма знала, в какой степени гордился ее отец своей репутацией непревзойденного наездника, и понимала: он действительно будет чувствовать себя униженным, если кто-нибудь из его приятелей восторжествует над графом, который, как говорят французы, «hors de combat»— «выбыл из строя».

— Никто не узнает о вас, папа, — успокоила она, — и я буду очень внимательна и не забуду, что я — мисс Кроушоу. В конце концов я не покривлю душой, поскольку это одно из ваших имен.

Граф принадлежал к очень старинному роду, чьи корни восходили к временам еще до правления Тюдоров.

Кроушоу было одним из родовых имен его предков и сохранялось веками.

Он часто пользовался им, когда, путешествуя, покидал страну.

Особенно если не желал, чтобы британское посольство поднимало шумиху вокруг его имени или чтобы в своей вечной погоне за титулами его преследовали иностранцы.

По никогда раньше он не был так заинтересован сохранить свое инкогнито.