Линворт вспомнил, как его друг чуть не плакал от необходимости расстаться с ними.

При этом он сказал маркизу:

— Раз уж я вынужден с ними расстаться, предпочитаю продать их тебе.

Тогда я буду спокоен, ведь о них хорошо позаботятся.

— Это я тебе обещаю, Эдуард, — ответил ему маркиз, — а как только твои материальные проблемы уладятся, даю слово, я позволю тебе выкупить их обратно.

Его друг, обремененный огромными долгами после смерти отца, пылко произнес:

— Именно таких слов можно было ожидать от тебя! Спасибо, старина! Мне остается только надеяться, что я смогу выбраться из этого болота, в которое попал сейчас.

— Ты знаешь, я всегда готов помочь тебе, если могу, — ответил на его слова маркиз.

В знак благодарности тот слегка ударил его по плечу.

Теперь, забравшись в коляску и разбирая поводья, маркиз предвкушал удовольствие, которое получит, управляя великолепными лошадьми, купленными у друга.

Грум запрыгнул в коляску позади хозяина, и они тронулись.

Им потребовалось немногим более часа, чтобы доехать до дома его матери, расположенного вблизи Уолтона, на Темзе. Рядом находилось селение под названием Брэй.

Это был весьма милый дом, в который леди Линворт перебралась после смерти мужа.

Она говорила, что никогда не любила Доуэр-хаус в поместье Пин.

К тому же ей хотелось жить поближе к Лондону, чтобы друзьям было легче навещать ее.

Сын нашел для нее этот дом и перевез сюда все те вещи, которыми мать дорожила еще со времен своей свадьбы, когда ей только-только исполнилось восемнадцать.

Брак родителей оказался счастливым, несмотря на большую разницу в возрасте супругов.

Единственное, что омрачало их счастье, — у них был только один ребенок.

А им хотелось иметь по крайней мере полдюжины.

Впрочем, их сын Верной полностью возмещал им отсутствие других детей, оправдывая все их надежды.

В школе он был первым и пользовался любовью взрослых и одноклассников.

В Оксфорде его блестящие способности тоже не остались незамеченными.

А когда юноша поступил в королевскую гвардию то, по мнению матери, там не было более способного и умелого офицера.

Разумеется, королева Виктория, известная своей слабостью к красивым мужчинам, выделяла молодого маркиза.

Придворные в Виндзорском замке судачили между собой, будто благодаря ее расположению ему многое сходило с рук.

Старые слуги, перебравшиеся вслед за госпожой из Пинхолла, с нескрываемым нетерпением ожидали приезда маркиза, и парадная дверь гостеприимно распахнулась, как только коляска подъехала к дому.

Лакей расстелил на ступеньках красный ковер.

Старый дворецкий, возраст которого приближался уже к семидесяти, вытянулся наготове в дверях.

— Добро пожаловать, милорд, добро пожаловать! — приветствовал он господина. — Какое счастье дожить до того дня, когда мои старые глаза могут снова увидеть ваше сиятельство!

— Рад видеть вас, Доулиш, — сказал маркиз. — Как ее сиятельство?

— Ждет не дождется вашего сиятельства, — ответил Доулиш.

Говоря это, старый дворецкий медленно поднимался по ступенькам лестницы.

Маркиз старался не обгонять его.

Когда они вместе поднялись на верхнюю площадку, Доулиш уже слегка запыхался.

Маркиз немного задержался, чтобы дать ему возможность первым подойти к двери в комнату матери.

Он знал, как расстраиваются старые слуги, если все формальности не соблюдены должным образом.

Доулиш постучался в дверь.

Похоже, горничная прислушивалась к звукам в коридоре, поскольку открыла дверь сразу же.

— Его сиятельство к ее сиятельству, — объявил Доулиш.

Горничная шире распахнула дверь и склонилась в церемонном поклоне, пропуская в комнату маркиза.

Центральное место в изысканно убранной комнате занимала кровать с балдахином. Вдовствующая маркиза лежала, откинувшись на расшитые галуном подушки.

Ее седые волосы были уложены в элегантную прическу.

Лицо леди Линворт все еще хранило следы былой красоты, выделявшей ее некогда среди камеристок ее величества королевы.

— Верной! — воскликнула она, протягивая к сыну руки. — Я так страстно желала увидеть тебя!

— Я приехал, мама, как только получил ваше послание, — ответил ей маркиз.

Он наклонился и поцеловал мать в обе щеки.

Затем он присел на край кровати и нежно взял ее руки в свои.

Горничная вышла, закрыв за собой дверь, и они остались наедине.

— Расскажите мне, мама, чем вы расстроены? — обратился он к матери.

— Боюсь, мой дорогой, у меня не очень хорошие новости от докторов.

Пальцы маркиза крепче сжали ее ладони.

— Что же случилось? — спросил он.

Маркиз знал о нездоровье матери в последние два года.

Доктора, однако, заверили его, что поводов для особенного беспокойства нет и нет никаких оснований предполагать, что ей не суждены еще долгие годы жизни.

— Боюсь, это все из-за сердца, — ответила маркиза. — А поскольку сэр Вильям строго определил для меня, что я могу делать и чего не могу, то я почувствовала необходимость сообщить об этом и тебе.

— Безусловно, я должен всегда быть в курсе, — сказал маркиз. — А вы, мама, со своей стороны, должны неукоснительно соблюдать его указания.

Он наклонил голову и поцеловал ее руки:

— Вы знаете, я не смогу быть счастлив без вас, и, следовательно, вы должны заботиться о себе, хотя бы и только ради моего блага.

Маркиза тихонько рассмеялась.

— Ты можешь быть уверен, я так и поступлю, тем более если ты меня об этом просишь. Но теперь и я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня.

— А именно? — спросил маркиз.

Он задал вопрос с осторожностью, ибо подозревал, что ответ ему хорошо известен.

Маркиза нерешительно проговорила:

— Ты ведь знаешь, мой дорогой мальчик… больше всего на свете мне бы хотелось подержать на руках твоего сына, прежде чем я умру, поэтому я пригласила принцессу Хельгу Виттенбергскую погостить у нас.

Пораженный услышанным, маркиз не спускал глаз с матери, словно не мог понять смысл ее слов:

— Принцессу Хельгу? — переспросил он. — Но почему ее?

После длинной паузы маркиза произнесла едва слышным голосом:

— Потому, мой дорогой, я полагаю, она будет тебе… превосходной женой.