Галия Мавлютова

До полуночи одна минута

До полуночи одна минута

Все действующие лица и события вымышлены,

и любое сходство их с реальными лицами и событиями

абсолютно случайно.

За ночь подморозило. Тротуары припорошило ледяной пылью. Мужчина среднего роста, среднего возраста и средней упитанности торопливой походкой направлялся в отдел полиции № 133, располагавшийся в старинном здании ещё с дореволюционных времён. Он прошёл мимо поседевших за ночь машин и уже ступил на крыльцо, как вдруг поскользнулся и едва не упал, но удержался.

– Костян, держись! – послышалось сзади.

Мужчина обернулся. К нему бежал его двойник. Весь в чёрном, включая ботинки и куртку, с бритым затылком и чуть покрасневшим от мороза носом.

– А-а, Слав, это ты, – сказал Костян и принялся чистить подошву ботинка о край ступени.

– Я, а кто ж ещё?

Они постояли, пошмыгали носами. Перед Новым годом грянул мороз. С непривычки было зябко и нервно. До вчерашнего дня в городе держалась плюсовая температура.

– Костян, слышь, а кто это?

Оба оглянулись и посмотрели на спешащую к отделу девушку в коротенькой курточке.

– Это? Это д-д-дура! – сказал Костян, чрезмерно напирая на букву «д».

– Почему д-д-дура? Симпатичная. Я бы сказал, влекущая, – запыхтел Слава, проводя указательным пальцем под носом, чтобы скрыть смущение.

Оба смотрели на девушку и ждали, когда она поравняется с ними. Высокая, белокурая, в джинсах в обтяжку и на высоких каблуках, девушка бросалась в глаза ростом и удивительной внешностью. Было в ней что-то детское и порочное одновременно. Заметив повышенное внимание со стороны мужчин в чёрном, девушка зацепилась каблуком о край тротуара и покатилась по обледеневшей дорожке.

– Я же сказал – дура! И точка.

Мужчины хмыкнули, резко развернулись и вошли в отдел. Девушка резво вскочила, и, отряхнув джинсы, продолжила утреннюю пробежку на каблуках. На ступенях крыльца она оглянулась. Утро началось неладно.

* * *

– Товарищ полковник!

– Я пятнадцать лет товарищ полковник! Не упрямься. Ну, куда её ещё девать? Она у штабных не прижилась, теперь к нам прислали, чтобы вакансию заполнить, а то ведь сократят. У нас же сокращение грядёт! Бери-бери, не сопротивляйся. А что ты против неё бастуешь? Интересная девица, ноги до ушей, модельная внешность…

Константин Петрович понял, что полковник над ним издевается, но внешне выглядит вполне лояльно, будто бы заботится о сокращении числа преступлений на территории района.

– Товарищ полковник!

– Да что ты заладил, полковник да полковник! Не спорь, Костя! Знаешь, я тут прихворнул, так что поедешь вместо меня на заслушивание.

В этом месте Батанову стало реально плохо. Значит, просьба о переводе смешной девицы в угонную группу была всего лишь прелюдией. Более тяжеловесная информация поступила позже. На заслушивание ездят исключительно начальники отделов. Болезни, отпуск и даже развод с женой во внимание не принимаются и уважительными причинами не считаются. Из отпуска вызывают, с больничной постели поднимают, с женой приходится мириться. Некоторые после заслушивания про развод забывают. Так и остаются семейными до конца своих дней. Батанов потёр правую сторону груди.

– Сердце – в левой стороне, – вежливо подсказал начальник отдела.

– Александр Николаевич! – почти взвыл Батанов.

– Да, не забудь подготовиться к заслушиванию. Документы у секретаря. Свободен!

Александр Николаевич, не глядя на Батанова, набросил шинель и выскользнул из кабинета. И поминай, как звали. Константин Петрович потёр левую сторону груди. Точно – сердце в левой стороне. Забыл, где оно находится. Ничего, в управлении заставят вспомнить про все органы. После заслушивания можно будет по памяти пересчитать все косточки, включая тридцать две на одной кисти. И ведь каждая имеет своё название. Батанов чертыхнулся, вспомнив, что ему почти насильно добавили в группу по борьбе с угонами ещё одного оперативника. Точнее – оперативницу, ту самую, что свалилась утром на дорожке перед крыльцом. Константин Петрович вздохнул и побрёл на второй этаж. Перед глазами рисовались картины, написанные кистью клиента психиатрической больницы. Батанов ездил туда не так давно по оперативным делам. Доктор продемонстрировал ему шедевры изящной живописи. После той экскурсии Батанова три дня мутило. И сейчас замутило, как будто он снова попал на выставку в психбольницу.

* * *

Алина Кузина осмотрела рабочую каморку. Стол, стул и табуретка. На столе – стационарный компьютер первого поколения. На стене – деревянные полки с карточками учёта. На подоконнике чайник и пустая чашка. Негусто. В скучном и сером пространстве от тоски быстро взвоешь. Алина вздохнула. Всё идёт наперекосяк. Жизнь явно не удалась. Скоро Новый год. Город погрузился в праздничную суету. Магазины и бутики зазывают яркими огнями, предлагая ненужные товары втридорога; повсюду лезут в глаза нарядные пакеты, коробки, яркие ленточки, фольга, мишура. Люди выглядят, словно слегка помешанные. Бегут, спешат, задыхаются…

Алина сердито фыркнула. А у неё незадача. С кем встречать Новый год? С мамой скучно. Поели, помолчали, послушали президента и легли спать. Вот и весь Новый год. С друзьями? Так друзей нет. Ни одного. С подругами можно кофе попить, но просидеть с ними новогоднюю ночь целиком представляется абсолютно немыслимым занятием. Впрочем, можно встретить Новый год на работе. Нужно попросить, чтобы поставили в график, и всё – проблема решена. Так ведь не доверят, скажут, молодая ещё, неопытная… Нет, с таким предложением высовываться нельзя. Не поймут. Ничего не поделаешь. Ах, если бы поставили дежурить, то-то оперативники обрадовались бы. Они не любят дежурить по праздникам. Новый год для них – святое. Алина покусала губы. Не срастается. Во-первых, она простой учётчик, аналитик, во-вторых, мама обидится. У неё тоже с подружками неважно. Какие-то они обе с задвигами. Ни друзей хороших, ни подруг. Каждая сама по себе. Психологи говорят, если не скучно наедине с собой, это признак самодостаточности. Вряд ли… Отсутствие дружеских связей – скорее признак самовлюблённости. В любом случае мужчины останутся обездоленными. Женщины просидят по домам в одиночестве, все такие самодостаточные, а мужчин бросят на самотёк.

Алина засмеялась. Смех прозвучал грустно, но громко и, гулко ударившись эхом по потолку, испуганно затих. Девушка инстинктивно сжалась и подавила вздох. Нечего вздыхать. Надо работать. Счастье женщины в труде. Если на работе всё хорошо, значит, и в