Земле, тоже дала дорогу новым существам, в том числе и нам. С одной точки зрения астероид – зло, но с нашей – дар небес.

И все же мы живем в соответствии с правилами, определяющими, что есть доброе и правильное. Мы уверены, что наша любовь и опыт представляют собой ценность, и мало кто хочет оспорить эту точку зрения. И тем не менее сложно обосновать значимость того, кто мы есть и что из себя представляем, потому что в мире, где мы родились, нет ничего по-настоящему хорошего. Когда мы выглядываем в окно, мы видим качающиеся на ветру деревья, чьи листья поражены грибком, птица невдалеке разбивает скорлупу змеиного яйца, чтобы добраться до мягкого существа внутри, и нам сложно найти ответ на вопрос: какой же смысл мы вкладываем в жизнь? Когда мы пытаемся найти нечто совершенное, мы натыкаемся на вирусы, бактерии, вредителей и хищников. Насколько мы являемся частью всего этого?

Правда в том, что настроения и ощущения, которые придают нашим переживаниям и опыту такую интенсивность, возникают из исходного материала того мира, который находится перед нами. Мы находим красивым хоровод деревьев, и мясо птицы может казаться нам восхитительно вкусным. Все то, чем мы наслаждаемся, появилось в результате событий и процессов, которые совершенно не волнует, считаем мы это правильным или нет. Нравится нам это или не нравится, но то, чему мы придаем значение в жизни, похоже, происходит в мире, в котором нет никакого очевидного морального смысла.

Прошлым летом я ездила на раскопки в пустыне Юта. Там в руслах рек, где когда-то бродили динозавры в поисках пищи и возможностей, находят кости, которые когда-то им принадлежали. Когда динозавры перестают быть охраняемыми экспонатами музеев, в мозге происходит важный ментальный сдвиг. Одна бедренная кость, которую осторожно очищал палеонтолог, была выше моего ребенка. А такими крупными были не только ноги. Явно заметен был и огромный размер зубов и когтей, их целесообразная агрессивность. «Вот что, – подумала я, – может дать тебе потребность в энергии».

Незадолго до отъезда молодой человек, который показывал нам окрестности, указал на темную линию скал вдалеке. «Мы пока не уверены, – сказал он, – но там, возможно, лежат свидетельства существования ранних млекопитающих». Прищурившись, мы с мужем смотрели на пыльные скалы – возможные места обитания мелких ночных хищников, которые могли превратиться в класс теплокровных млекопитающих, к которым принадлежим и мы.

Основополагающие принципы распределения энергии могут временно создавать условия для таких профессиональных убийц, как T. rex[13], или отдавать предпочтение суперорганизмам вроде муравьев. Как бы то ни было, в это вовлечены силы, которые не предполагают движения вперед или неизбежной доброты. В эволюции жизни страдания как минимум столько же, сколько удовольствия, а напряжения столько же, сколько нежности. В дикой природе, где мозг должен быть чуточку больше, чем у одомашненных существ, танец охотника и добычи является неиссякаемым источником созидания. За увеличение интеллекта или закрепление поведения в диких условиях часто ответственны столкновения того или иного вида со смертью. Суровая правда в том, что большинство новорожденных животных умирает в течение первого года своей жизни. Эволюция достаточно практична, чтобы избавить маму-лосося от привязанности к сотням икринок, которые она может отложить во время нереста, ведь лишь два процента из них достигнут зрелости. Лучше не знать, что станет с остальными четырьмястами восьмьюдесятью пятью из пяти сотен, которые окажутся в желудках других животных и даже других лососей или на блинчиках, которые люди едят на вечеринках.

Но страдания и смерть, которые приносят хищники, могут поддерживать экосистему в целом с ее изобилием и разнообразием видов. Хищники существуют на всех уровнях природной системы, такие огромные и энергичные, что практически невозможно выделить какое-то одно животное или предсказать его влияние. Хищничество может изменить все – от динамики болезней в популяциях животных до связывания углерода. Классический случай общего преимущества некоторых хищников – заселение волками парка Йеллоустоун в 1995 году. Присутствие волков запустило череду изменений, которые до сих пор дают о себе знать. Последние волки в этой области были убиты охотниками в 1930-х. Пока их не было, увеличилась численность лосей. Когда волки вернулись, лоси стали больше двигаться, ивы – отращивать то, что активно объедалось, восстанавливая источник пищи для бобров, которые распространились и изменили динамику реки, невольно предоставив среду обитания рыбам и певчим птицам. Совершаемые волками убийства также стали давать дополнительный источник пищи многочисленным падальщикам – от воронов до медведей гризли. С точки зрения биоразнообразия волки необходимы и являются добром. Но от этого хищничество не становится более приятным событием в жизни других животных. Исследования Лианы Занетт и Майкла Клинчи показали, что уязвимость перед хищниками запускает в организмах жертв нейронные цепи страха, которые все еще заметны недели спустя. Подобного рода стресс может быть оправдан с точки зрения благополучия животного в целом.

Мы появились, исходя из этой логики, подобно всем остальным живым существам на Земле. В большинстве важнейших видов деятельности наше поведение не сильно отличается от поведения других животных. Мы часто убиваем и едим других животных ради получения энергии. Мы избавляемся от отходов жизнедеятельности нашего организма в виде кала и мочи. Мы чувствуем исходящие от тела другого человека химические вещества и реагируем на них. Мы общаемся, ищем пару и растим наших потомков. Однажды нечто обрывает жизненные процессы нашего организма, и он практически полностью разлагается армией микробов. В этом мы подобны всем остальным животным. Мы – из одного источника. Наши тела и чувства – часть нестабильного течения жизни, которая давала нам устрашающие механизмы и методы так же часто, как и приносящие пользу. И в целом мы тоже принесли как минимум столько же боли и страданий на эту дискотеку жизни на Земле, как и любой другой хищник. И мы сами должны чувствовать боль и страдание.

Но люди зачастую не понимают, что у эволюции нет определенного направления. Вспомните многоклеточные виды растений, грибов и животных. Они эволюционировали в ряде случаев, но там также были и возвраты к одноклеточности, особенно среди грибов. Одна из теорий предполагает, что мы получили многоклеточные организмы в результате сотрудничества различных видов одноклеточных организмов. Эта идея кажется привлекательной. Но также можно рассмотреть возможность, что при делении одноклеточного организма возник сбой. Клетки, которые не разделились, позже развились в отдельные ткани. Также не определена роль вирусов. Сейчас они – бич нашего времени и источник болезней и смертей, но существуют трасологические доказательства, что гены некоторых вирусов способствовали тому, что разные клетки стали отдельными органами и тканями организма животного. Суть в том,