Анастасия Беркова

Семейные дела Мороза Иваныча

Оплошность

— Ась, ты письмо написала?

— Какое?

— Какое-какое… Деду Морозу!

— Маам, ну сколько можно? Какой Дед Мороз? Я, чай, не девочка. Что ты все издеваешься?

— Ты мне не выкобенивайся. Села и написала. Быстро.

Ася пожамкала губами, поворчала. Покорно села за стол. Маленький, дубовый, с секретером.

— Что писать-то?

— Пиши, что хочешь.

— Это как? Прям все, что хочу?

— Все.

— Ладно, это быстро.

Ася решила ограничиться списком. Вот фома неверующая! Хоть бы "Здравствуй" вывела. Заглянула дочери за плечо. Спицы, пряжа, новое кресло…

— Ась, а кресло куда?

— На кудыкину гору, отстань.

Кроссовки, палки…

— Что за палки, Ась?

— Ну, эти, для ходьбы.

— Лыжные что ли? На балконе давно была?

— Ладно, палки вычеркиваю. Ты чего лезешь?

— Переживаю за невежду престарелую!

Ася выпрямилась, отложила ручку.

— Все, мам, хватит. Борщ выкипит, я пошла. А ты шкафом займись.

Вот же упрямая! Я села за стол. Не хочет сама — помогу. Я приписала щенка. Чего она все одна? Сколько лет меня теребила. Я уеду — собака согреет. Все какое-никакое развлечение. Однако лучше спросить.

— Аськ!

Я вбежала на кухню. Дочь деловита помешивала суп.

— М?

— А чего ты дуешься? Зачем Гаврика выбросила?

— Это ты про собаку?

— Ну да, симпатичный же!

— Нет, вы поглядите! Ты продолжаешь издеваться? Накой мне плюшевый пес?

— Ты же собаку хотела?

— Хотеела. — Ася смешно сморщилась. — Живую, мам! Лабрадора!

— Ладно-ладно. Поняла. А игрушки не любишь?

— А то не знаешь.

— Допустим такую мою оплошность.

— Терпеть не могу. И цветы. И духи. И золото-серебро всякое. И тарелки. И чайник. И все остальное! Не клади ерунду! Елка не для этого!

— Так не я, Ась… А вообще обидно. Ты мне тоже, знаешь… Открытки не рисуй!

— Лет пятьдесят не рисую. — Дочь смотрела язвительно, улыбалась.

Трудно парировать такой ответ. Я прикусила язык, ушла. В письме добавила: "лабрадор". Затем приписала: "живой". А потом: "Дедушка, спасибо!" И наконец: "Навещай". Все, шкаф заждался.

В гости

— Привет! Давай сюда. Уф, тяжелый какой. Как добралась? — Ася с трудом поставила мой чемодан в угол прихожей.

— Нормально. Успеть бы! Сколько там еще?

— Полтора часа. Уложимся. Проходи.

Старая захламленная квартирка сияла чистотой. Целый год я моталась по стране, и теперь так здорово было окунуться в этот мир, где все живет прошлым. Только в тепле среди родных вещей я поняла, насколько устала и как одинока.

На полу ровными рядами лежали коробки, перетянутые бумажными лентами с датами. У дочки всегда был небрежный почерк, но к старости она стала внимательнее к каждой новой цифре.

На любимом месте у балкона — белая пластиковая елка с диодами, его самая трогательная покупка. Он так даже первой машине не радовался. На миг, когда он распаковывал свое сокровище дома, я увидела в нем того самого мальчишку с черно-белых фотографий.

Этот самый первый серебристый шар с воспоминанием я всегда вешаю сама на одну и ту же ветку. В полночь его свет будет самым ярким.

А дальше… А дальше пошла кипеть работа со слезами умиления на глазах. Из ватных колыбелей коробок мы шустро доставали все любимые моменты, связанные с ним одним.

Первое сообщение от испуганной девчонки к суровому с вида мужику, первая написанная и исполненная вместе песня, первая неловкая встреча, при которой так страшно смотреть в глаза.

А вот и первая проведенная вместе ночь: звезды были, конечно, красивые, но в некошеном поле рядом с рекой без костра мы замерзли и промокли в росе, как мыши.

Маленькие разноцветные шарики и фигурки мы с дочерью развесили вразброс. Главное в этом процессе — истории, от которых морщинки вокруг глаз становятся еще глубже, а улыбка больше не теряется в задумчивости.

С крупными шарами нежных и чистых оттенков мы были уже гораздо осторожнее. Я до сих пор чувствую трепет перед таинством рождения, обожаю каждого своего ребенка и внука… Где-то они все сейчас?

Гирлянды дней рождения мы смастерили с дочкой не так давно, когда на елке не осталось места для новых игрушек. Получилось неуклюже и мило.

— Ась, а что есть новенького? Я привезла только колокольчик — Юльку встретила.

— Ну, у меня кусочек мишуры только. Как-то не заладилось, мам.

Я с тревогой посмотрела ей в глаза. Моя бледная старушка все слабее, остальных разбросало по миру, а я все тяжелее нахожу поводы для радости. Похоже, время пришло.

— Давай скорее, мам! Десять минут!

— Не ворчи.

Мы развесили последние детские поделки, убрали коробки и встали перед нарядной красавицей, обняв друг друга за плечи. Сердце переполнилось одновременно грустью и счастьем, предвкушая волшебство.

Внезапно в животе у мена заурчало, и я шепнула:

— Покушать есть чего?

— Да зачем? Пора мне уже. Да и тебе, наверное.

Значит, и она готова. Двенадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один…

Елка засияла невозможным светом и теплом, послышались голоса.

— Стой! В этот раз мы к тебе!

Игорь остановился в растерянности:

— Как? Уже?

— А ты что думал? Это у тебя там год за минуту, а мы тут живем вообще-то.

Весело переглянувшись, мы с Аськой смело шагнули в сияние, и по снежной поляне, на которой то и дело мелькали всполохи, поглощавшие легко одетых людей, к любимому отцу и мужу со всех ног побежали две счастливые девчонки.

Опять проиграла

— Пап, а где Сенька? Он давно тут должен был появиться. Три месяца прошло.

Игорь непонимающе посмотрел на меня, сощурился, почесал затылок.

— Сенька? Что, и он тоже? Ась, животные в заповедном лесу живут, мы туда не ходим.

— Как? А домашние? Им же без людей нельзя! Ты же приносил разок Стешку.

— Ну, Стеша сама как-то выбежала, я и взял ее. Попрощаться, может, не успели, вот она и примчала. Потом-то все равно в лес удрала. Сеньки не видел, Ась.

Дочка загрустила и поуютнее укуталась в плед на печке.

Я собрала его из кучи квадратиков, когда изредка навещала Игоря среди года. Сначала мы не могли наговориться, потом наобниматься, а после я не могла уснуть и тихонько вязала на лавке у окна, куда ставила свечку.

Пряжу бессовестно таскала у Аськи из закромов. Мне и нужны-то были только остатки — пятиметровые хвостики разноцветных клубков, из которых дочка вязала умопомрачительные теплые шали. Крючок Игорь вырезал мне из сосны, украсив его фигуркой Змея-горыныча, обвившего рукоятку.

— Ась, а помнишь, как ты меня вязать