В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии CC0. (https://pixabay.com/en/war-bottle-peace-battle-apocalypse-3095526/)

Долгая счастливая жизнь

Такая долгая счастливая жизнь

Отныне долгая счастливая жизнь

Каждому из нас

Каждому из нас

(с) Е. Летов

Лохматый подсолнух солнца клонился к дюнам. Яростное светило, днём выжигавшее в бескрайнем, вылинявшем до белизны, небе всё вплоть до последней птицы и самого маленького облачка, с неистовой страстью опустошавшее землю, обещало назавтра новую встречу, неспешно опускаясь к линии горизонта.

На фоне сине-красного («маджента», полустёртое как старинный дублон, слово выкатилось из тайников памяти) неба редкие клыки небоскрёбов смотрелись почти как раньше – гордо и независимо. Изъеденные временем, источенные ветром, давно покинутые, выгоревшие изнутри, они как обугленные пальцы тянулись к небу. И никак не могли дотянуться.

Он любил бывший мегаполис даже таким – полуистлевшим, живущим только по ночам, ставшим тенью себя самого. Ветер швырял песок в лицо, принося со стороны города запах запустения и горький аромат полыни.

Ветер – вот всё, что осталось, он и солнце теперь хозяева здесь. Ветер гоняет перекати-поле по улицам и поёт свои странные песни среди того, что когда-то считалось элитным жильём. Он утробно воет на подземных стоянках и берёт самые высокие ноты в пентхаусах.

Когда-то всё было совсем не так. Мы думали, что человек – царь природы и по-другому не может быть. Я ещё помню, но кто помнит, кроме меня?

Мысли меланхолично брели знакомой дорогой, пока тело привычно заботилось о выживании. Сначала разведка. Отсюда, с вершины дюны хорошо видно, как тени густеют, принося на раскалённые улицы прохладу и полумрак. Палец ритмично щёлкает переключателем прицела: с тепловизора на оптику и обратно. Батарейки безумно жаль, но старик продолжает упорно обшаривать взглядом провалы окон и дверей словно незадачливый индиана джонс, который пришёл в пирамиду вторым и теперь отчаянно хлопает по мумиям – а вдруг что-то осталось? Нет, похоже, пусто.

Скоро можно будет идти. Старик лёг поудобней, достал из рюкзака армейскую флягу и глотнул. Его кадык ходил медленно как давно сточившийся, но по-прежнему исправный поршень древнего механизма. Утолив жажду, он вернул флягу на место, поправил на поясе нож и снова уставился в прицел верной «дрыги»1.

Длинный гулкий коридор, одна лестница, вторая. Позади остались ларьки, торгующие пивом и сигаретами, а ты все идёшь и идёшь. В памяти всплывает фильм «Путь Карлито», где главного героя долго везут на больничной каталке по полуосвещённым тоннелям. Здесь тоже плафоны горят через один, но твой свет в конце тоннеля вовсе не тот, что у умирающего гангстера. Впереди уже видны привычные стеклянные двери.

Александровский сад встречает аккуратными газонами и солнечными бликами на листьях деревьев. Скучающие тётки, продающие хот-доги и мороженое с тележек под яркими зонтиками, смотрят на редких прохожих. Слева, от Кутафьей башни, слышится иностранная речь и щелчки фотосъёмки. Тебе в ту сторону.

Сегодня особенный день. Ты готов бежать вприпрыжку, задыхаясь от радостного возбуждения и предвкушения, галопировать прямо по газонам и громким криком оповещать окружающих, что ты теперь огого! И всё будет эгегей!

С трудом берёшь себя в руки. Не к лицу такое человеку в твоём теперешнем статусе.

Поурчав пустым желудком в сторону хот-догов, пожмурившись на яркое, умытое ночным дождём солнце, направляешься в сторону института. Пройдя под аркой, выбираешься в верхнюю часть сада. Здесь больше людей, от Манежной площади доносится гул машин, а грот как всегда удивляет своими колоннами, более уместными, пожалуй, где-нибудь в Питере. У Вечного огня толпится свадьба. Шампанское льётся рекой, радостные ямочки на щеках невесты и смущённые, немного растерянные глаза жениха. Искренне желаешь им про себя счастья и многая лета.

Шире шаг! Поправляешь специально купленную по такому случаю кожаную сумку, на всякий пожарный осматриваешь новенькие серые брюки и идёшь дальше. У Воскресенских ворот и памятника Жукову гомонит толпа туристов. Вспотевшие гиды раздражённо лыбятся, пытаясь разделить иностранцев по группам. Маршал Советского Союза прячет под напускной суровостью улыбку, он совсем не обижается на немецких туристов, фотографирующих его на фоне красной глыбы Исторического музея. Больше половины пути позади, волнение нарастает, ещё чуть-чуть и…! Шире шаг!

Вот торжественный портик с колоннами чёрного мрамора. Это выход станции метро «Театральная» и «Площадь революции», его оставляешь за спиной и поднимаешься по выщербленным ступенькам мимо ювелирного салона, чтобы повернуть в проулок. Уже почти на месте! Проскакиваешь мимо небольшого магазинчика, ловко маскирующегося под стену (позже в этот магазин будешь заглядывать регулярно за сигаретами и пивом) и вылетаешь на Никольскую. Бирюзовый фасад с резной чугунной крышей над крыльцом виден издалека – вперёд! Вот так, с нервно бухающим сердцем, вкусно похрустывающей новой сумкой, в свежеотглаженной рубашке, быстрым шагом под ласковым осенним солнцем, ты приходишь сюда первый раз – студентом.

Словно глаз злого властелина, солнце в последний раз недобро прищурилось на дюны. Ветер готовился к ночному концерту: слабо шелестел листьями деревьев, вполсилы посвистывал в обрывках проводов на крышах, еле слышно пробовал басы подвалов. В сумерках дыхание воздушного певца пахло горячим песком, сухой змеиной кожей и перекати-полем.

Старик шёл прерывистыми пустыми ущельями, которые когда-то были улицами. Но асфальт давно взломала упрямая трава, разнообразный металлический хлам почти весь сгнил или скрылся под кучами песка, да и сами дома давно перестали быть самими собой. Пожалуй, даже просто – перестали быть.

Какое-то время они казались мрачными, эти пустые коробки, пялящиеся друг на друга слепыми окнами и скалящиеся беззубыми подъездами. Почти все они обвалились и теперь мало-помалу становились дюнами. Некоторые дома ещё сопротивлялись, но выглядели устало и печально. Они перестали быть собой – и развалились, кончились, уступили место песку, солнцу и ветру. Когда это произошло? Наверное, тогда, когда мы, люди решили, что можем и не быть людьми. Обыватели, потребители, хозяева жизни, венцы творения, полумашины и четвертьживотные – всё что угодно мы называли человеком, забыв сначала суть, а потом и само это слово. Когда пришёл Апокалипсис, ему пришлось не столько разрушать, сколько очищать.

Старик сплюнул на дорогу – влагу тратить не годилось, но это помогало избавиться от мерзкого привкуса во рту.

В центр он не пошёл – за Садовым кольцом начинались те круги дантова ада, по которым можно двигаться только вперёд и вниз, по спирали, пока не дойдёшь до конца. Несмотря на возраст, он хорошо помнил, кто ждал в центре адской воронки. Старик был уверен, что поддайся он искушению пройти знакомыми