Н. И. Морозов

Сорок лет с В. А. Гиляровским

ЗНАКОМСТВО С В. А. ГИЛЯРОВСКИМ

Впервые я встретился с писателем Владимиром Алексеевичем Гиляровским зимой 1896 года. Мне было тогда тринадцать лет, я только что окончил церковноприходскую школу в родном селе Карине, близ Зарайска, и приехал в Москву на заработки. Большая нужда заставила мать отпустить меня на чужую сторону в таком возрасте. Но в то время деревня жила бедно, и отхожий промысел детей, а взрослых особенно, был большим подспорьем для хозяйства.

Я мечтал научиться ремеслу и по возможности получить хоть какие-то знания. Тяга к знаниям была у меня от отца, славившегося у нас на селе большой начитанностью. Когда он приезжал из Питера, где служил на скотопригонном дворе, наша изба превращалась в сборище грамотеев. Это были знатоки писания, и споры их велись больше о божественном: «Может ли женатый войти в рай, или для этого нужно быть аскетом, можно ли спастись в миру, или только в монастыре?..»

Они то и дело произносили имена Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина — об этих я кое-что слышал, но называли и такие имена, как Сократ, Яков Бем, Тертуллиан…

Однажды, робея и краснея, я попросил учителя дать мне что-нибудь прочитать о Сократе.

Он с изумлением посмотрел на меня, а потом пошел в учительскую и принес сказку «Спящая красавица».

— О Сократе прочтешь, когда будешь учиться в университете, — сказал он, — у нас библиотека для детей.

Незабываемое впечатление произвел на меня разговор с поднадзорным, который однажды зашел к нам в избу. Таких немало приходилось видеть в наших краях. Поднадзорный застал меня за уроками. Посмотрев на мою тетрадь, он спросил:

— Чему же вас учат в школе, небось заставляют зубрить всякую тарабарщину, вроде молитв, рассказывают сказки о насыщении Христом пятью хлебами пяти тысяч человек в пустыне? А знаешь ли ты, что земля круглая и вертится вокруг солнца, а не солнце вокруг земли, или отчего бывает гром?..

— Не знаю, — ответил я, озадаченный такой новостью.

— Это астроломы мутят людям мозги, хотят больше бога знать и больше того, что в священном писании сказано, — ответила моя мать. — Ведь, по писанию, Иисус Навин остановил солнце, значит, оно вертится вокруг нас.

— Вы верите в сказки, которым исполнилось по нескольку тысяч лет. Астрономы не мутят людям головы, они учат святой правде.

Он говорил складно и уверенно, ему нельзя было не поверить.

Мне хотелось, чтобы он рассказал еще что-нибудь, но в избу вошли соседи, и разговор оборвался. Поднадзорный собрал свои монатки и ушел.

…В Москву меня привез дядя, брат отца. Мы пришли в меблированные комнаты Дипмана на Цветном бульваре. Дядя попросил вызвать сына. Когда появился Николай, доводившийся мне двоюродным братом, я не узнал его с первого взгляда: передо мной стоял не то арап, не то человек, который весь изгваздался в саже. Увидев нас, он улыбнулся, и тогда я узнал его и заметил на его лице три белых пятна: зубы и белки глаз. Оказалось, что он в меблированных комнатах ставит самовары для постояльцев. Дядя мне говорил совсем другое: «Николай работает по самоварной части», я и думал, что он мастер по самоварному делу, чему я и сам не прочь был научиться. Я надеялся встретиться с ним в огромной мастерской, дымной и угарной. А получилось все шиворот-навыворот.

«Вот так работа по самоварной части!..» — отметил я про себя и повесил голову.

Но тут поспел первый самовар. Николай отлил два больших чайника кипятку, заварил в маленький чаю, парнишка вроде меня принес большой каравай ситного, колбасы, и мы с дядей, проголодавшись с дороги, с удовольствием отвели душу за этим угощением.

Неожиданно наше мирное чаепитие было грубо нарушено: в самоварную вошел хозяин Дипман, крючконосый, с сединой в голове и бороде.

— Это кто такие? — свирепым тоном зарычал он.

— Мой отец и брат, — спокойно ответил Николай.

— Пусть они убираются отсюда немедленно, в гостинице быть посторонним не разрешается, сию минуту вон!.. — истерично кричал хозяин.

Такое бесчеловечие меня огорошило. Брат смело возразил хозяину:

— Где же я могу принять теперь родственников, приехавших ко мне из деревни? На скамеечке бульвара, что ли?

В его голосе чувствовалось возмущение.

Хозяин ответил тем же тоном:

— Это меня не касается, у меня не дом для странников, — вон, говорю!

Самоварную пришлось оставить, мы ушли с дядей в людскую, там и ночевали тайком. С моим устройством пришлось поспешить, потому что жить было негде. Поговорив кое с кем, дядя сунул меня через несколько дней на работу в трактир Павловского на Трубной площади— за три рубля б месяц мыть чайную посуду.

И вот я на должности. Меня привели в судомойку. Митька, мой старший по работе, напялил на меня хозяйский фартук и повел к громадному медному тазу, наполненному грязными чайными чашками и блюдцами.

— Вот твой рабочий станок, — сказал он. А потом налил в таз горячей воды, насыпал в него соды и научил, что и как надо делать.

Я мою посуду и думаю о деревне. Дядя теперь приехал домой, был у мамы и рассказал, ставя себе в заслугу, как он устроил меня на работу. «Уж и работа!»— думаю я про себя, и от этих дум горько на душе.

Моя мечта сбылась. Я — в Москве и стал мастером