* * *

Второго мая мы с папой гуляли во дворе. Смотрю – в траве какие-то жёлтые пятнышки.

– Папа, что это за жёлтые пятнышки?

– Одуванчики, наверно.

И точно – одуванчики, первые цветы! Я так обрадовалась, что даже поцеловала один одуванчик.

Через наш двор протекает река, а в этой реке стоял корабль с чёрными парусами. Мы забрались в него и развели костёр. Сидим, картошку в золе печём, хлеб на прутиках жарим. Вдруг входят двое: у одного правого глаза нет, у другого – левого, и оба трубки курят. Сразу видно – пираты.

– Здесь нельзя костры разводить, – говорят. – Это пороховой погреб.

А там на стене знак был: курительная трубка, перечёркнутая крест-накрест.

Папа им отвечает:

– Что курить нельзя, мы видим, а про костёр нигде ничего не написано.

Пираты махнули рукой:

– Курить можно. Все эти надписи и знаки – ерунда. «Не курить», «Не сорить», «Не прислоняться»… – И вытряхнули пепел из трубок в бочку с порохом.

Получился взрывчик.

Летим мы с папой в небо. Жареный хлеб едим, печёную картошку в ладонях перекатываем, чтобы остыла. Навстречу парашютисты опускаются.

– У вас нет случайно лишних парашютов? – Папа спрашивает.

– Есть, но только один.

– Спасибо, нам и одного хватит – мы не тяжёлые.

Летим. Внизу – Тихий океан, а в океане – другой корабль с чёрными парусами. Опустились на палубу – и сразу в пороховой погреб. Костёр разожгли. Сидим, отдыхаем, яблоки на прутиках жарим. Входят двое: у одного правой ноги нет, у другого – левой. Опять пираты. И тоже курят.

Папа их вытолкал, чтобы взрыва не устроили. Съели мы яблоки, костёр затушили и на палубу вышли, а там – ни души, штурвал сам по себе вертится. Удрали пираты на спасательных шлюпках, испугались, что пороховой погреб от костра взорвётся. Папа встал к штурвалу. Вдруг прямо по курсу всплывает огромная подводная лодка. Папа уважительно сказал:

– Атомная, на ядерном топливе!

На рубку подводной лодки поднялся капитан в чёрной фуражке и скомандовал:

– По «Истребителю подлодок»… пли!

И выпустили в нас торпеду.

Папа удивился:

– Какой истребитель?

Посмотрел на нос корабля, а там надпись: «Истребитель подлодок» и штук десять чёрненьких значков, силуэтов подводных лодок – столько эти пираты подводных лодок потопили.

А торпеда всё ближе и ближе.

Папа говорит:

– Сейчас взлетим. Ты не забыла парашют в пороховом погребе?

– Забыла.

– Тогда прыгаем за борт.

Прыгнули. И прямиком уселись на торпеду. Подводники промахнулись, и она прошла рядом с кораблём. И мы помчались на торпеде вперёд.

Все корабли, даже океанские лайнеры, нам дорогу уступали. Я видела дельфинов, медуз…

Москва – порт пяти морей: Каспийского, Азовского, Чёрного, Балтийского и Белого. Они соединяются между собой реками и каналами. Вот по этим рекам и каналам мы и промчались. И въехали на берег в нашем дворе – топливо в торпеде кончилось. Я хотела собрать букет одуванчиков, но они уже закрылись.

Мама встретила нас вопросом:

– Без приключений вы погулять не можете, да?

Папа пожал плечами:

– Какие приключения?! Костёр жгли, картошку пекли…

– И верхом на торпеде катались, – продолжила мама. – Вас по телевизору по всем программам в новостях показывали. Я уши заткнула, когда вы там горланили на весь мир. Неужели так трудно запомнить мотив?! – И мама запела нежным голосом:

– А я иду, шагаю по Москве,

И я пройти ещё смогу

Солёный Тихий океан

И тундру, и тайгу…

– Теперь в тундру собираетесь, да, и в тайгу?

Папа успокоил её:

– Нет, мы спать собираемся. Правда, Маша?

Я кивнула – глаза у меня слипались.

Однажды на даче я спросила у папы:

– Папа, а правда, что ты жил ещё тогда, когда Санкт-Петербург назывался не Санкт-Петербургом, а по-другому?

– Да, – ответил папа. – Тогда он назывался Ленинградом.

– Это было очень давно?

– Да, в древности.

– А мамонты тогда ещё водились?

– Мамонты? – Папа сделал серьёзное лицо. – Водились, конечно. И мамонты, и папонты. В непроходимых зарослях папоротника и маморотника.

Я посмотрела на него внимательно:

– Ты шутишь?

– Шучу, конечно. – Папа улыбнулся. – Никаких мамонтов уже и в помине не было. Они вымерли тысячи лет тому назад.

Мне стало жалко мамонтов, и я спросила:

– Все-все?

Папа вздохнул:

– Увы, как это ни печально… Не грусти, пойдём лучше погуляем.

Мы пошли на берег и встретили мамонта.

Он стоял по колено в воде и пил. Огромный, волосатый, похожий на стог сена. Спереди у него торчали два длинных, загнутых кверху бивня, а сзади болтался смешной хвостик – ну точь-в-точь как соломенная метёлка, которой подметают полы. Он пил и пил – и скоро воды в Москве-реке стало так мало, что все камыши оказались на суше. И среди камышей в нескольких шагах от берега спал водяной.