– Папа, а где эта медаль сейчас? Что-то я её никогда не видела.

– Дай вспомнить… Ах да! Слава богу, мне недолго пришлось носить эту тяжесть. Под конец учений один танк наехал на учебную противотанковую мину, и у него отлетело колесо. Недолго думая я поставил на место укатившегося колеса свою медаль. Глазомер меня не подвёл – медаль подошла точь-в-точь. И танк первым взобрался на господствующую высоту, где находился штаб условного противника. За что мне вручили другую медаль, фарфоровую.

– А разве бывают фарфоровые медали?

– Не знаю, но моя была из чистейшего белоснежного фарфора. Армейский умелец вырезал на ней короткую надпись: «За ум» – и сделал это такими крошечными буковками, что прочитать их можно было только под микроскопом. На другой стороне стоял номер награды: номер один. Насколько мне известно, второй медали «За ум» никто ещё не получал. Размером медалька была с рисовое зёрнышко, и я носил её в спичечном коробке на клочке ваты. По случаю окончания учений был устроен праздничный обед – а по праздникам у нас в части готовили плов. За обедом кто-то попросил меня показать медаль. Я стал открывать коробок, рука дрогнула – медаль выпала в миску с пловом и затерялась среди рисинок.

– И тебе дали новую?

– Нет, я и не просил. С этими наградами столько хлопот. Попробуй форсировать реку, когда у тебя на шее висит пудовая медаль. Я, правда, всё равно быстрее всех оказался на другом берегу и всё там разведал.

– Папа, но ты же плохо плаваешь?

– Я шагал по дну с медалью на шее. Вот меня противник и не заметил.

– И лошадка по дну шагала?

– Какая лошадка?

– С кухней.

– Ах, эта! Нет, я её на том берегу оставил пастись… Ладно, не отвлекайся, пиши своё упражнение. Тебе же ещё немецкий делать, да?

– Папа, можно, я тебя слушаться буду, а маму нет?

– Решай сама, ты уже большая. Но прежде выслушай историю, которая случилась некогда в далёкой Австралии.

Жила-была на окраине Сиднея вдова, и было у неё три дочери: Одноглазка, Двуглазка и Троеглазка. Раньше у Одноглазки было три глаза. Не слушалась дочка матери, по лесу бегала, два глаза сучком выколола.

Двуглазка тоже с тремя глазами была. По ельничку с сестричкой носилась, один глаз на сучок наколола. Троеглазка же матушку во всём слушалась – и осталась с глазами, третий глазок у неё во лбу был. Пролетал мимо Змей о трёх головах, взял в жёны Троеглазку и унёс к себе в замок на край света, на остров Тасмания. Осталась матушка с двумя непослушными дочерьми. Однажды сказала им: «Не купайтесь в лесном озере. Там водяной сидит, на дно утащит». Не послушались дочери, побежали наперегонки в том озере купаться. Двуглазка первой прибежала. Утащил её водяной, свадьбу шумную справил: озеро бурлило, как вода в котле. Осталась матушка с одной Одноглазкой. Однажды сказала ей: «Не ныряй в море-океан в незнакомом месте, там могут быть коряги». Не послушалась Одноглазка, нырнула с высокого берега в незнакомом месте. На корягу не напоролась, зато попала акуле в зубы. Зубы у акулы, как набор кухонных ножей, один другого больше и все острые-преострые. Откусила акула ногу, и стала Одноглазка Одноножкой. Однажды сказала ей мать: «Не подходи на улице к незнакомым мужчинам, не слушай их речей медовых, лживых». Не послушалась… Остановил её на улице первый встречный, конфетку протягивает и шепчет что-то. «Говорите громче», – просит Одноглазка-Одноножка. А он рукой манит. Подскочила к нему на одной ножке и ухо подставила: «Ась?» А он – цап! – и откусил ухо под корень. Стала Одноглазка и Одноножкой, и Одноушкой. Сидит, бывало, на крылечке, ножкой покачивает, глазом каждого прохожего провожает. Бегут мимо аборигены с копьями, едут фермеры на фургонах – никто на Одноглазку-Одноножку-Одноушку даже не посмотрит, не оглянется. Кому такая нужна?! Вдруг – трах! бах! – вошли в гавань Сиднея сто кораблей. На главном – сам адмирал Нельсон. Молодой, красивый, в битвах покалеченный: одной ноги нету, ухо саблей отрублено, вместо глаза чёрная повязка, к другому подзорная труба приставлена. Разглядел в трубу красну девицу и руки ей протянул. И она ему руки протянула. Их руки встретились. Сжал её пальцы нежно и взмолился: «Будь моей женой, Двуручка!» Побежала непослушная дочка к матери за советом, выходить за Нельсона или нет. Сказала ей мать со слезами: «Не выходи, доченька». На следующий день свадьбу сыграли. Невеста была во всём белом, на двух глазах белые повязки; жених – во всём чёрном, на глазу чёрная повязка. У неё ножка – из белой берёзы, у него – из чёрного железного дерева. Пир был на весь Сидней, три дня никто глаз не смыкал!

Вот такая история. Хочешь верь, хочешь нет. И рассуди, стоит ли маму не слушаться.

– Папа, тебе какие волосы больше нравятся: как у тебя или золотые?

– Не знаю.

– А мне золотые.

– Почему?

– Красиво. С ними чувствуешь себя принцессой.

– Когда у меня были золотые волосы, я себя принцессой не чувствовал.

– Папа, ты шутишь? Когда у тебя были золотые волосы?

– Я родился с золотыми кудрями. Родители сначала удивлялись: в кого это я? У них были тёмные волосы. Потом на чердаке нашёлся портрет маминой прабабушки – она тоже оказалась златовласой.

– С короной?

– Нет, на портрете ей пять лет. Замуж за принца она вышла в восемнадцать.

– Ну, у мальчиков короткие волосы, а я бы заплетала косы.

– И косы у меня были. Когда мы жили в Косово – это такой маленький город на Украине. Там все ходят с косами.

– И мужчины?! Что-то не верится.

– А в Шотландии мужчины носят клетчатые юбки – килты…

– Знаю, по телевизору видела.

– Помнишь, у нас на кухне висят глиняные тарелки с рисунками: женщина на коне, музыканты, птицы, цветы. Тарелки из Косово. В этом городе все гончары: дети месят глину, женщины расписывают тарелки, а мужчины сидят за гончарными кругами. Заплетут на заре косы – и за дело. Из Косово мы переехали в Чернигов, и волосы у меня стали чёрными, как воронье крыло. А в Витебске я звался Витей – там же одни Вити живут.

– Папа, ты всё шутишь! Между прочим, волосы у тебя и не очень чёрные – столько седых волос!