– У нас все больше печи, – ответила с невинным видом Марина, но вдруг задрожала от его прикосновений: – Русские… Ох, господи! Печи, я говорю, русские…

– Тогда тебе придется немножко подождать, пока я велю сложить в нашем имении камин. – В его голосе звучала улыбка. – В каждой комнате. И там все время будет гореть огонь, так что в самые лютые морозы тебе не понадобится одеваться.

– Морозы? – вскинула брови Марина, пытаясь угодить поцелуем в ямочку на подбородке Десмонда. – Какие еще морозы?

– Лютые! – пояснил он. – Русские! Как завоют, как завеют ветры…

– Мы что, поедем в Россию? – воскликнула Марина.

– Если ты согласна. Мне показалось, тебе не очень по душе Маккол-кастл.

– Не очень?! – Марина вся передернулась, и Десмонд тихо засмеялся. – Да я бы хотела исчезнуть отсюда прямо сейчас!

– Сейчас?! – воскликнул Десмонд с притворным ужасом и прижался к ней всем телом. Тогда Марина, покрепче оплетя его ногами, смягчила приговор:

– Желательно с тобой вместе.

– Мне это тоже желательно, – шептал Десмонд, утыкаясь губами ей в шею. – Очень… очень… Мне желательно уехать с тобой в Россию как можно скорей. Сказать по правде, мне ненавистны сквозняки, каменные стены, тайные ходы и вообще все, что хоть отдаленно напоминает башни и галереи с бойницами. У меня такой дворец на Волге… тебе понравится, клянусь! Маккол-кастл принадлежит Алану, и только ему. С ним останутся Флора и Джаспер. Он поклялся, что не притронется более к опию. Теперь, когда нет ни Линкса, ни Джессики, никто более не будет толкать его в эту пропасть. А Флора сказала, что вылечит его от малярии каким-то чудовищным знахарским средством, которому научила ее леди Марион. Если Джаспер выздровеет, никто, кроме него, лучше не научит юного лорда Маккола, как по-настоящему любить эти ледяные стены. А я… я всегда был англичанином только наполовину, и теперь, похоже, настало время действия второй моей половины – русской!

– А как же 31 июля? – невинно спросила Марина. – Мы что, не будем его дожидаться?

– А ты разве не заметила… – начал было Десмонд, но осекся и вскинул голову: – Это еще что такое?!

Под дверь просунулась белая когтистая лапа и, с усилием подцепив тяжелую створку, медленно, срываясь, поволокла ее на себя.

– Я не запер дверь! – ужаснулся Десмонд.

– А Макбета мы с собой возьмем? – встрепенулась Марина.

Десмонд задумчиво поглядел на бело-рыжего кота, уже вошедшего в комнату и разглядывавшего сплетенные на полу тела с видом крайнего неодобрения.

– Бог с тобой! – ужаснулся Десмонд. – Никогда! – И тут же он улыбнулся Марине: – Ну хорошо. Только с одним условием: на ночь мы его будем где-нибудь запирать, чтобы не входил так не вовремя, как сейчас.

– Ну, знаешь, в крайнем случае ему можно всегда сказать – «брысь». Макбет очень хорошо запоминает русские слова.

– Сейчас проверим, – пробормотал Десмонд – и вдруг рявкнул: – Макбет! А ну – брысь!!!

Кот взвился свечой в воздух, плюхнулся тяжело, как шматок теста, на пол, и вылетел в приоткрытую дверь, не забыв стряхнуть со всех своих четырех лап все то презрение, которое он испытывал к неразумности рода человеческого вообще – и особенно к этим двоим, улегшимся на ковер перед камином и занявшим место, предназначенное, разумеется, котам.

Хохоча, Десмонд и Марина приникли друг к другу, и прошло довольно много времени, прежде чем Марина смогла отдышаться и снова спросить:

– Так мы что, не будем ждать 31 июля?

– А разве ты не заметила, что оно уже наступило? – шепнул Десмонд, целуя ее.

И все началось сначала.