Виктор Трынкин

Оборванная юность

В солнечное тёплое воскресенье на окраине города Полоцка, на открытой террасе большого дома, Анастасия, набросив белую скатерть на круглый стол, готовила завтрак на всю семью. Вот-вот с почты должен вернуться отец семейства Сергей. Он каждое воскресенье ходил туда за свежими газетами. Их дети — Андрей и Анечка — уже послушно сидели за столом в ожидании отца.

Сладкий запах сизого дымка от самовара, смешиваясь с запахом свежих пирогов, поднимался и таял в воздухе. Хозяйка суетилась, добавляя к столу то блюдо с румяными пирожками, то мелкие тарелки для яичницы, то сахарницу к чаю…

На всю округу раздавался мягкий колокольный звон. Анечка заинтересованно спросила у матери:

— Мам, а почему сегодня церковь звонит?

Анастасия перестала накрывать на стол, прислушалась, потом ответила:

— Потому что, дочка, сегодня особый день, а церковь оповещает об этом и звонит в честь всех святых, в земле Российской просиявших.

Вдруг на край террасы мягко прыгнула белочка. Окутанный солнечным светом пушистый зверёк застыл, глядя на детей. Им почему-то показалось, что белочка с испугом смотрит на них, а в чёрненьких острых глазках стоял вопрос: «Как вы ещё не знаете, то, что я знаю?» Анечка тихонько, чтобы не спугнуть, толкнула брата.

— Ой! Смотри, Андрейка, смотри, какая красивая белочка.

Но в тоже мгновение рыжий зверёк, распушив хвост, прыгнул на старую сосну и исчез в её ветвях.

— Мама, мама, к нам белочка приходила! — вскочив со стула радостно закричала Аня. — Она вот тут сидела!

— Белочка? — улыбаясь удивилась мать, продолжая накрывать на стол. — Значит, какую-то весточку принесла. Вот только какую?.. Ну ладно, ладно, садись за стол.

На террасу со сдержанным внутренним напряжением поднялся Сергей.

— Вот и отец пришел. Давайте завтракать, а то всё остынет, — хлопотливо сказала хозяйка.

Сергей молча подошел к столу, положил газеты. Все неожиданно замолчали, глядя на напряженное лицо отца. Он прошел на кухню, включил чёрную тарелку репродуктора, и все услышали обжигающие душу слова:

«Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…».

— Господи! Да что же это такое? — всплеснула руками мать.

На второй день после нападения фашистов у горвоенкомата собралось много добровольцев, желающих отправиться на войну. Люди сдержанно курили, находились в лёгкой растерянности как бы между вчера и завтра, делились последними новостями. В полголоса говорили, что вчера бомбили Киев, Житомир, Севастополь, а Брестскую крепость взять немцам не удаётся — наши части оказывают сопротивление. У народа была уверенность, что война будет недолгой и наша армия быстро разобьёт фашистов.

По одному люди входили и выходили из военкомата.

— Макаров есть?! — выкрикнули из-за двери. И нетерпеливые голоса подхватили: — Макаров! Макаров! Ты где?

— Да здесь я, иду! — Сергей быстро поднялся по деревянным ступенькам и скрылся за дубовой дверью.

Суровый военком усталым голосом сказал:

— Сергей Григорьевич Макаров, направляешься на восток, где формируется стрелковый полк. Освоишь военное дело и тогда на фронт. Явиться сегодня на призывной пункт к восемнадцати часам. Времени, чтобы собраться, у тебя уйма — три часа.

Военком по-граждански пожал ему руку и сдержанно сказал:

— Война будет долгой и жестокой, — и по-военному добавил: — Служите родине.

Дома у Сергея от этой новости были все в растерянности. Анастасия, еле сдерживая слёзы, бегала от шкафа к лежащему на стуле чемодану и складывала туда то, что никогда не пригодится в полевой жизни, а тем более на фронте. Притихшие дети молча сидели на диване. Тринадцатилетний Андрей смотрел, что делает мать, а девятилетняя Анечка с испуганной доверчивостью прижалась к брату; по её розовым пухленьким щёчкам текли крупные слёзы.

В комнату вошел отец — на нём была куртка защитного цвета — глядя на чемодан, покачал головой.

— Ну зачем мне чемодан, Настя? Я же не в санаторий еду, — обнимая жену, улыбаясь, мирно сказал он. — Ты вспомни, разве я на рыбалку с чемоданом ездил?

Анастасия, глядя на мужа сквозь влажные слипшиеся ресницы, растерянно проговорила:

— Если бы на рыбалку…

— Ты не переживай… Я же обязан защитить тебя, детей, страну, — голова её упала на грудь мужа. — Не плачь… Никто, кроме нас, не защитит нас.

Андрей смотрел на отца широко открытыми глазами. Он хорошо услышал слова отца: «Никто, кроме нас…»

Сергей Григорьевич улыбался не потому, что ему было легко: он хотел своим спокойным видом снять тревогу, охватившую жену, детей, несмотря на своё внутреннее переживание, оставить в семье мир и покой.

У крыльца родного дома они стали прощаться. До призывного пункта отец просил не провожать, чтобы не рвать сердце ни жене, ни детям, ни себе. На плече у него висел вещмешок, с которым часто ездил на рыбалку. Туда он положил свитер, тёплые носки, кружку, ложку, охотничий нож и кусок мыла с полотенцем. Анастасия потихоньку сунула туда сахар и немного продуктов.

Вдруг, откуда ни возьмись, у крыльца появился возбужденный с горящими глазами Юрка Лагутин — живой, любознательный соседский мальчишка, друг Андрея. Он бросился к Макарову с просьбой:

— Дядя Серёжа, я тоже на войну хочу!

Сергей Григорьевич одобрительно улыбнулся.

— Юрка, тебе ещё рано. Придет время, и ты будешь воевать.

— Наших ребят из класса взяли, а меня по возрасту отклонили, это не честно! — не унимался он. — Дядя Серёж, а мне через два месяца восемнадцать будет, вы же знаете, — чуть не плача пожаловался Юрка.

— Вот тогда и приходи в военкомат. А сейчас они не имеют права тебя взять…

— Дядя Серёж, может, я с вами, а? Они не заметят, а там будет уже поздно, — стараясь овладеть собой, затараторил Юрка.

На всё это внимательно смотрел Андрей. Ему тоже хотелось на войну вместе с отцом, но он знал, что его не отпустит мама. Он завидовал другу — ведь через два месяца Юрка может идти на фронт, а ему ещё долго ждать.

— Ладно, ладно, ты не расстраивайся, — стал успокаивать Юрку Макаров. — Ты аттестат-то