под прицелом шофёра в кабине. Лейтенант ещё с довоенных учений знал, что Бусыгин хороший стрелок и был отличником по стрельбе. А две группы расположились так, чтобы ударить по машине с тыла: Юра, Егор и Тимофей с пулемётом Дегтярёва, по одну сторону дороги, в кустах, а по другую — Никита Шукан — окруженец, Федя Чавкин и Степан.

Время текло медленно, партизанам осталось только ждать.

Юра в ожидании сигнала лейтенанта лежал плотно прижавшись к сухой колючей траве. Для него наступили суровые минуты жизни. Перед первым боем тревога охватила его холодным потом. Мокрыми от волнения руками он сжимал металл автомата. Юра ощущал в себе, что лёжа в засаде, преодолевая внутренний страх, он становится настоящим партизаном. Но в голове лихорадочным молоточком стучала мысль, что страх — это его враг наравне с фашизмом. Он позавидовал Егору, который, как ему казалось, ничего не боялся, отличался терпением, отвагой и смелостью.

Зачастил мелкий холодный осенний дождь. Юра поёживался и с беспокойством поглядывал из укрытия на своих товарищей. Они тоже под кустами терпели эту непогоду.

Вдруг послышался шум мотора. Юра напрягся, прижался щекой к трофейному «шмайссеру». На дороге появился мотоциклист. Он не входил в планы партизан, поэтому фашисты спокойно проехали мимо замаскированного лейтенанта и скрылись за поворотом.

Стало вечереть. Сквозь пространство сизого цвета на дороге тёмным пятном появился кургузый фиат. Кузов его был накрыт брезентом. Грузовик, покачиваясь и объезжая колдобины, оставшиеся от снарядов, приближался к тому месту, где толково была организованна засада. Из своего укрытия Егор радостно громко зашептал:

— Едут гады, едут!

Немецкая машина приближалась аккурат к зоне обстрела. Лейтенант, лёжа в кустах, спокойно разогнул у гранаты усики, предохраняющие чеку, и просунул указательный палец в кольцо. Как только фиат подъехал на расстояние броска, он метнул гранату под колёса грузовика. От взрыва машина словно подпрыгнула на месте и встала. В ту же секунду прозвучал выстрел Бусыгина — шофёр был убит. Из кабины выскочил испуганный худощавый офицер, пытаясь судорожно выхватить из кобуры пистолет. Но он не успел это сделать — его настигла пуля лейтенанта.

В это время из кузова, из-под брезента, через борт со зверской поспешностью стали выпрыгивать солдаты. Но тут вступил в разговор пулемёт Тимофея. Нажав на спусковой крючок, он мстительно приговаривал: — Вот вам, скоты, получайте! — Он не экономил патроны, хотя приказ от Бычкова получил.

Немцы, прыгая из машины, попадали с двух сторон под свинцовый ливень и падали на землю уже трупами. Толстый фашист неуклюже замешкался у бортика. Палец у Юры лежал на курке… Трудно вот так пристрелить человека, но он прицелился и угодил в толстяка. Немец мешком свалился на дорогу. Когда Юра подбежал к нему, то никак не мог поверить, что это он убил человека. Из-под фашиста на пыльную дорогу текла чёрная кровь… Юра отошел в сторонку. Его стало тошнить…

К мёртвому офицеру подскочил Бычков, взял кобуру с «вальтером», пощупал карманы фрица, вытащил два магазина. Подоспевшие партизаны откинули задний борт грузовика и под брезентом обнаружили ящики, коробки, мешки. У грузовика на дороге валялись фашисты с испуганными искаженными лицами. Серая пыль впитывала кровь, как промокашка. Толстый фашист лежал, запрокинув голову, его глаза застыли, упершись в серое небо. Бычков приказал Тимофею собрать оружие.

— А куда трупы деть? — пробасил он.

— Пусть лежат. Приедут немцы, увидят, может, подумают, что они будут такими же.

Всё, что было в кузове грузовика, партизаны быстро перенесли на ожидающие подводы. В загустевших сумерках застоявшиеся лошади резво рванули с места.

Сидя на трясучей телеге, у Юры, перед глазами маячил труп убитого фашиста. Облокотившись на мягкий мешок, он думал: «Жил человек и нет человека. А там, в Германии, наверное, у него семья, дети ждут, мечтают, что вот вернётся отец с победой, они будут рады… Нет… Не вернётся… Потому что отец с автоматом пришел на нашу землю и принёс горе…».

Покачиваясь на телеге, он мысленно торопил лошадей: «Скорей, скорей в лагерь!»

По отряду быстро разлетелся слух о том, что партизаны вернулись не с пустыми руками, а с большими трофеями. В лагерь доставили несколько ящиков патронов, гранат, два пулемёта, снаряжение, продовольствие и медикаменты. Дружно разгружая трофеи, Юра почувствовал, как споро все делают одно дело, все преданы одной цели и все готовы подставить плечо друг другу. А главное, он понял, что это боевой коллектив.

Бортич в штабе поблагодарил всю группу.

— Главное, что всё обошлось без потерь, — сказал он, затем с серьёзной сосредоточенностью на лице сухо произнёс: — Но впереди у нас большая работа.

На другой день Юра направился на кухню к Андрею, чтобы поделиться с ним о своём первом бое, желая показать, что страх ему нипочём. Но друга он не застал. В сумеречном свете землянки ему почудилось что-то необъяснимо сказочное — это была Даша. Он стоял перед ней — высокий, русоволосый, с ясными карими глазами. Посереди кухонного хозяйства Юра почувствовал в себе робкую смелость и спросил:

— А где Андрюха?

Даша не сразу ответила. Светлая, туго сплетённая коса метнулась на её плече, она чему-то еле заметно улыбнулась, потом тихо, почти шепотом, с волнением в голосе спросила:

— Страшно было? — в её словах таилось что-то скрытое.

Юра хорошо видел тонкое лицо, освещённое керосиновой лампой. Он подумал, что её интересует страшно ли было ему лично во вчерашнем бою.

— Так себе, — неопределённо пожал плечами он.

— А вот Василь Ефимович волновался, — с внезапной теплотой в голосе сообщила она. И, стеснительно поправив вязанную кофточку, добавила: — И о тебе тоже… говорил. Тебя ведь зовут Юра Лагутин, да?

— Откуда ты знаешь? — приятно удивился Юра. Его сдерживала стыдливость первой встречи. Но подаренный природой грудной голос Даши, немного растянутая речь располагали к разговору.

— Он приходил к нам на кухню и говорил об этом маме, — ответила она, вздохнув. — Он ведь был директором школы, где я училась.

— Да-а?! Как интересно, — оживился Юра. — Удалось школу закончить?

Юра был поглощён вниманием девушки, забыв зачем пришел на кухню.

— Не удалось, — её темные длинные ресницы задрожали, — перешла в десятый… А тут война, — доверчиво произнесла она. — В школе я любила химию и