Ехали-ехали и, наконец, доехали. Фашисты под Москвой! Двоефрицев на мотоцикле, не торопясь, словно у себя дома, катили по подмосковнойпроселочной дороге. Один из них, водитель в очках-консервах, изо всех силвцепился в руль, стараясь удержаться в разбитой колее. Второй, офицерик сошрамом на щеке, в лихо заломленной фуражке, громко и слегка фальшивя, распевална весь лес «Милого Августина». Похоже, он был пьян – то ли от шпанса, то ли отвесеннего воздуха России.

«Ах, майн либер Августин, Августин, Августин! Ах, майн либерАвгустин, Августин, Августин», – его голос был слышен издалека, он пугал птиц инарушал торжественное спокойствие природы…

– Я этих сволочей всех перестреляю! – прохрипел напарникурусский партизан в ушанке и очках с замотанной бечевкой дужкой, крепко сжимаяключ адской машинки. Народные мстители прятались за пригорком, поджидаяобнаглевших фашистов.

Неожиданно справа от них из-за стволов сосен показалсяаккуратный плакат с надписью «Achtung! Partisanen!». Захватчики даже не поняли последнегопредупреждения. Поздно, подлые фрицы!

Твердой рукой очкастый партизан повернул ключ. Оглушительныйвзрыв взметнулся столбом пламени, подбросил так и не допевшего песню немца иего напарника в негостеприимное русское небо. Из клубов дыма на полянувыкатился пылающий мотоцикл. Уже без седоков.

А мгновенно обрусевшие оккупанты беспомощно повисли надземлей, раскачиваясь и разгоняя дым руками. Страховочные тросы, надежноприкрепленные к спрятанным под формой поясам, в последнее мгновение перед взрывомуспели выдернуть незадачливых «немцев» из седел.

– Ох ты, куда это меня? – прохрипел тот, что вочках-консервах.

– Иваныч, ты как? – отозвался второй.

– Вроде ничего, а ты?

– А… – отмахнулся «Августин» со шрамом и заорал вполнеузнаваемым голосом Фила. – Слава, твою мать, ну сколько можно объяснять было!Взрывать нужно под передним колесом! Давай, опускай меня!

Все это выглядело довольно забавно, но Филу было навернякане до смеха. Все-таки он совсем не любил оказываться в дурацком положении, темболее сегодня, когда он еще и пацанов пригласил на съемки.

В конце концов с помощью ассистентов и «такой-то матери» Фили его напарник оказались на земле.

Раздражение Фила еще окончательно не прошло, но,почувствовав под ногами почву, он смог наконец внятно и членораздельновысказать свои претензии не в пространство, а конкретно Славе, тому самому,который головой отвечал за выполнение трюка:

– Ну, договорились же, как только пойдет первое колесо –сразу взрывать! – сейчас Фил до смешного был похож на обиженного подростка.

– Теперь все, уже ничего не изменишь, – ассистент похлопалФила по плечу.

– Да нормально все было, хорошо, – одновременно ипримирительно и успокаивающе отозвался спокойный как танк Слава.

Тут из клубов едкого дыма донесся голос режиссера, которогосейчас меньше всего волновали сиюминутные разборки:

– Еханый бабай! Опять сколько дыма-то! Говорил, меньше надо!– однако в голосе его вместе с тем слышалось и удовлетворение: трюк был отсняти, похоже, все в норме. Остальное – при монтаже.

Фил, похоже, тоже успокоился и почувствовал, как это частобывало с ним в стрессовых ситуациях, жуткий приступ голода:

– Юсуп Абдурахманыч! – истошно заорал он, наискосокпересекая еще дымящуюся поляну. – Когда обед-то?

Чуть в стороне от съемочной площадки, через которуюассистенты торопливо тащили всякого рода съемочный инвентарь, стоял знакомый«линкольн», а за ним – вечно хохмящий Пчела, очень серьезный Космос и чему-тосвоему улыбавшийся Саша Белов.

– Пацаны, ну что, не голодные? Может, пообедаете? – Фил полицу Саши попытался понять, не очень ли глупо выглядел в подвешенном состоянии.В то же время он явно гордился своим участием в съемках.

Саша лишь едва заметно кивнул, но в это время к Филу, едване хватая его за грудки, бросился Космос с горящими от возбуждения глазами.

– Фил, знаешь что, – зачастил Космос. – Слышь, познакомь срежиссером-то, а? Может, мы тоже пригодимся? Ну там, знаешь, прикинемся, типакак артисты. Че там надо – ну, накостылять кому, ты ж знаешь, а? – В завершениеэтой тирады Космос схватил фашистскую фуражку и, пижонски держа ее двумя пальцамиза лакированный козырек, водрузил себе на голову. Самому себе Космос нравилсячрезвычайно.

– Ну давай, договорились, – чуть снисходительно усмехаясь,сказал Фил и вполне серьезно и даже с ноткой недовольства бросил: – Положифуражку-то.

Но Космосу было уже не до нее, он представил себя, такогоклассного, на экране:

– Пусть меня в кино возьмут! – его просто распирало отвосторга.

– Сеня, позвони Птиченко! Где обед-то? – щекастенький,кругленький и в то же время очень живой режиссер в зеленой панаме,нахлобученной на затылок, как раз оказался в поле зрения друзей.

– Андрюш, можно тебя? – крикнул Фил, направляясь в егосторону и махнув ребятам рукой, мол, вперед. Он-то знал, что режиссеру сейчасни до кого, но и отказать в просьбе ребятам он не мог. – Это мои друзья, –улыбнулся он, подталкивая вперед Космоса.

– Космос, – протянул тот ладонь.

– Очень приятно, Андрей, – отозвался, пожимая руку,режиссер: он даже бровью не повел, услышав странное имя.

– Виктор, – Пчела улыбался во все тридцать два зуба.

В этот момент к ним подкатила такая же кругленькая, как ирежиссер, ассистентка с новеньким фанерным плакатом с давешней надписью«Achtung! Partisanen!».

– Ну как? – ей хотелось получить оценку немедленно.

– Отлично! Прямо сорок первый год! – бросил Андрей,возвращаясь к процессу завершения знакомства.

– Александр, – Саша Белов внимательно и с неподдельныминтересом, чуть склонив голову набок, разглядывал режиссера.

Того уже взял в оборот Космос, подхватив под руку и увлекаякуда-то к одиноко стоящей елочке.

Режиссер – забавный такой, – добродушно улыбнулся Саша,направляясь к «линкольну».