Фургон объехал терминал. Здесь их ждал другой человек в темном костюме, который открыл дверцу и шагнул в сторону, чтобы выпустить сидящих в машине мужчин. Фургон уехал, и водитель никогда больше их не видел.

В «мерседесе» были тонированные стекла. Когда они устроились на широких кожаных сиденьях, только что включенный мобильный старшего зазвонил.

— Гаррисон, — сказал он. — Да. Да. Погодите… Мне нужны подробности. Когда это случилось? Кто он? — Он вынул из кармана пальто гибкий экран компьютера, который был намного тоньше самой ткани пальто, разложил его на коленях, как скатерть, и нажал на сенсорную поверхность, продолжая говорить: — Да. Так. Нет, без изменений, все как раньше. Хорошо.

Но когда разговор завершился, впечатления, что все хорошо, не было. Он сжал губы чуть ли не в точку, разглядывая освещенный экран, свисавший с его колен. Здоровяк отвел глаза от окна и тоже посмотрел на экран: там было что-то вроде карты голубого цвета с подвижными зелеными и красными точками.

— У нас проблема, — сказал седой мужчина.

— Не знаю, преследуют ли нас, — сказала она, — но лучше съехать здесь и попетлять чуть-чуть по Сан-Лоренсо. Улочки узкие — может, нам удастся их запутать.

Он беспрекословно подчинился и съехал со скоростной трассы по параллельной дороге, которая привела его в городок с лабиринтом улочек. У него был старенький «рено сценик» без бортового компьютера и навигатора GPS, поэтому Виктор не знал, где они находятся. Таблички с названиями улиц проплывали мимо, как во сне: улица Доминиканцев, улица Францисканцев… Из-за нервного напряжения он связал эти названия с каким-то божественным планом. Внезапно в его встревоженном сознании всплыло воспоминание: те дни, когда он отвозил Элису домой на старой машине, самом первом его автомобиле, после занятий в университете имени Алигьери, когда они ходили летом на лекции Давида Бланеса. Это были более счастливые времена. Сейчас все слегка изменилось: машина у него была побольше, сам он преподавал в университете, Элиса сошла с ума и, похоже, вооружена ножом, и оба они сломя голову убегают от какой-то неизвестной опасности. Это и есть жизнь, — подумал он. — Все меняется.

В этот момент он услышал шорох полиэтилена и увидел, что она наполовину вытащила нож из пакета. В свете уличных фонарей стальное лезвие искрилось.

Сердце у него замерло. Хуже того: оно растекалось в лужицу или растягивалось, как обслюнявленная жвачка, в которую слиплись все его предсердия и желудочки. Она с ума сошла, — вопил здравый смысл. — А ты пустил ее в машину и теперь везешь туда, куда она говорит. Завтра его «рено» найдут в придорожной канаве, он будет внутри. Что она с ним сделает? Судя по размеру ножа, просто отрежет голову. Перепилит шею, хотя, может, перед этим и поцелует. «Я всегда любила тебя, Виктор, но никогда не говорила об этом». И вжжжжик, еще как следует не почувствовав этого, он услышит, как нож прорезает дыру в его сонной артерии, как лезвие открывает ему глотку с неожиданной точностью, с какой лист бумаги режет кончик пальца.

Даже если она больна, я должен попытаться ей помочь.

Он свернул в другую улицу. Снова Доминиканцев. Они кружили на месте, как его мысли.

— А теперь?

— Думаю, мы уже можем вернуться на трассу, — сказала она. — Поезжай в сторону Бургоса. Если за нами еще следят, плевать. Мне нужно только немного времени. — Для чего? — подумал он. — Чтобы меня убить? Но она вдруг пояснила: — Чтобы все тебе рассказать. — Помедлив, она добавила: — Виктор, ты веришь в зло?

— В зло?

— Да, ты теолог, ты веришь в зло?

— Я не теолог, — слегка обидевшись, пробормотал Виктор. — Я просто читаю разные книги.

Это правда, вначале он хотел поступить в какой-нибудь университет и изучать теологию, но потом отбросил эту мысль и решил заняться теологией самостоятельно. Он читал Барта, Бонхеффера и Кюнга. Он рассказывал об этом Элисе, и при других обстоятельствах ему было бы приятно, заговори она на эту тему. Но в ту минуту он подумал только о том, что гипотеза о сумасшествии набирает очки.

— Все равно, — не унималась она, — ты веришь в то, что существует некое зло, которое выходит за пределы научных знаний?

Виктор ненадолго задумался.

— Ничто не выходит за пределы научных знаний, только вера. Ты спрашиваешь меня о сатане?

Она не ответила. Виктор притормозил на перекрестке и снова повернул к трассе, перебирая разные варианты ответа намного быстрее, чем двигалась его машина.

— Я католик, Элиса, — добавил он. — Я верю в то… что существует злая сверхъестественная сила, которую никогда нельзя будет объяснить с точки зрения науки.

Он ожидал любой реакции, не зная, угадал ли он с ответом. Что хочет услышать человек, находящийся не в себе? Но ее слова ошеломили его.

— Я рада, что ты так думаешь, потому что так тебе будет легче поверить в то, что я тебе расскажу. Я не знаю, связано ли это с сатаной, но это зло. Ужасное, немыслимое зло, которое не в силах объяснить наука… — На какой-то миг показалось, что она снова расплачется. — Ты даже не представляешь… Ты не можешь понять, что это за зло, Виктор… Я никому об этом не рассказывала, я поклялась не рассказывать… Но теперь я больше не могу. Мне нужно, чтобы кто-то об этом знал, и я выбрала тебя…

Ему бы хотелось ответить, как герои кинолент: «И ты совершенно права!» Хотя кино ему не нравилось, в эти минуты он чувствовал себя героем фильма ужасов. Но говорить он толком не мог. Его била дрожь. В буквальном смысле слова: никакой не внутренний озноб, никакие не мурашки по коже — его просто трясло. Он вцепился за руль обеими руками, но чувствовал, что локти у него трясутся, словно он оказался в Антарктиде голышом. Внезапно он начинал сомневаться в безумии Элисы. Она говорила так уверенно, что слушать ее было страшно. Он понял, что все окажется хуже, гораздо хуже, если она не сошла с ума. Безумие Элисы внушало страх, но Виктор еще не знал, сможет ли он пережить здравость ее рассудка.

— Я у тебя ничего не прошу, только выслушай меня, — продолжала Элиса. — Сейчас почти одиннадцать. У нас есть час. Потом посади меня, пожалуйста, где-нибудь на такси, если… решишь не ехать со мной. — Он взглянул на нее. — Мне нужно попасть на важную встречу в половине первого ночи. Я обязательно должна там быть. Ты можешь поступить так, как сочтешь нужным.

— Я поеду с тобой.

— Нет… Будешь решать, когда все узнаешь… — Она замолчала и глубоко вдохнула. — Потом можешь дать мне под зад коленкой и выкинуть из машины. И забыть о случившемся. Клянусь, что, если ты так сделаешь, я тебя пойму…

— Я… — прошептал Виктор и кашлянул. — Я этого не сделаю. Давай. Рассказывай все.

— Это началось десять лет назад, — начала она.

И вдруг Виктора охватило внезапное, но абсолютное наитие. Она собирается рассказать правду. Она не сошла с ума: то, что она собирается рассказать, — правда.