Светлана Туровская

Героический Эпос о Юрае Гарине и Тите Германове

– Мы летим?

–Летим.

– Ты сидишь?

– Сижу.

– А пора бы встать.

–Не пойму логики.

– Из-за твоих расчетов мы не туда свернули.

– Ты злишься, а мы ведь в итоге открыли планету – это раз, а два – получили ответы на все наши вопросы.

– Холодная, суровая – будто нам своей такой мало… И эти медведи…

– Ты Землю пока забудь… Когда мы сможем добраться до дома…в лучшем случае лет через 8, если вилять не будем. Эх, напрямую бы через портал… но мы не имеем права подвести наших и притащить на хвосте не званных гостей.

– Каких еще гостей?

– Не маленький вроде. Таких! – Тит, повернувшись, выпучил глаза и в насмешке развел руками.

– Именно такими я их и представлял, – попытался он засмеяться в ответ.

Гул приборов, усталость от переговоров, боль от недавнего ранения накрывали его дремой. Глаза закрывались сами, но он старался их открыть и уже с трудом осознавал, доносились ли те голоса из-под купола наяву или в наваливающимся сне. Они настаивали на решительных действиях, тотальных сканированиях местности. Да, нанесенные удары, казалось бы, остановили эту мерзкую бесформенную гадость, но нет… что-то изменилось в затаившейся тишине, осевшей пыли и сломленных выживших.

Морозным вечером, спеша в штаб, его и помощника нес стремительный карбант. Прозрачная сфера отделяла их от мира, звуков и хаоса. Мимо проносились запорошенные дома, деревья, фонари. «Фонари. Почему им надо было, чтобы фонари светили красным? Так порядка в городе до конца не навели, и этот тревожный красный… зловеще… он накладывается на густые сумерки… неуютно.»

Его взгляд зацепил один фонарь вдалеке, своим помигиванием нарушавший плотную красную пелену света. Он стал бессознательно отстукивать пальцами ритм помигиваний фонаря на подлокотнике. Его будто пронзило жалом и парализовало одновременно.

– Тормози!

Карбант плавно притормозил. Хлопья снега с морозом каскадом навалились на него, как только откинулась дверь. Стоя напротив фонаря, как в поединке, он совершенно точно теперь уже ощущал его особенность – уж слишком долго и тщательно его готовили в Особом отделе, чтобы здесь, на этом пустыре он ошибся.

Снег не унимался, как-то напористо и нарочито стремился к фонарю. «Валит, как пух из подушки…» (в архиве Культуры ему попалась сохранившаяся книга повестей какого-то римма о ензеле и Гретеле). Он поднял лицо к небу, к черной бесконечности, оставшейся после ударов. «Почему эта чернота вываливает белый снег? Откуда так много?» Все это, конечно, им давно объяснили на лекциях в Особом отделе, но тут под фонарем на него опустилась невероятная забытая нега нежности и умиротворения. Хлопья то снарядами ударяли его по лбу и щекам, то любовно планировали на нос и одежду. Ветер определенно добавлял им задора и ритма, но неизменно сгонял их к фонарю.

Он опустил голову и посмотрел на него. На мгновение ему померещилось, что и фонарь уставился в обратную и перестал мигать. «Вот это иллюзия… а может, и нет… гляди на снежинки!» При подлете к шарам света хлопья устремлялись друг к другу, словно для сцепки. «Они за одно? Они живые?» – «Они мои дети…» – прозвучало в мозгу ему ответом. Он опять испытал то же чувство ступора, как недавно в карбанте. Ему почудилось?

Он присел. Одно воспоминание из прошлого присело вместе с ним. Последняя высадка на базе «Кубина-7» на Нептуне перед Галактической таможней, их компания из 9 капитанов Неба. Среди них она, лучезарная Атталея. Влюбился, влюбился как в одном из тех пыльных романов из Архива… и привязался. А сейчас вспоминал об этом с дурацкой улыбкой посреди немого мрачного пустыря. Перед отправкой на границу они вместе поднялись на гору Сватера. Точка заходящего солнца еле угадывалась в зеленоватой дымке вдали. Падал колючий снег, острия снежинок цеплялись за ткань космостюма, образуя слой серебристой мерцающей чешуи. Снежинки Нептуна хрупкие, но более материальные, чем земные, достаточно невесомые, чтобы часами висеть над поверхностью, зеркально гладкие, отражающие блеск солнечного света. Первое время постоянное мерцание его отвлекало, но потом стало привычным и полюбилось. Перед каждым движущимся существом или предметом снежинки расступались в стороны, чтобы серебряным роем сомкнуться вслед.

Он стоял позади нее и любовался ее силуэтом в свечении снежинок, подсвеченных уходящим солнцем. Как ей шли изумрудные искорки отсветов на Нептуне в перекличке с травяным блеском глаз Земли… «Ведьма,» – подумал он, смеясь в душе.

«Что за наваждение,» – тряхнул он головой, силясь отогнать миражи прошлого. – «Это все снег, как учили,» – и усмехнулся. Рукой дотронулся до сугроба в желании слепить пальцами комок, но, к удивлению, не смог. Глупость какая, второй рукой он попытался проделать то же самое, и опять безуспешно. Пальцы попросту не могли проникнуть в толщу снега! На вид рыхлый, пушистый, привычный, снег лежал уплотнившимся, сгруппировавшимся телом. Оно будто затаилось, насторожилось и притихло в сговоре с фонарем.

Упавшая на рукав снежинка, на вид крупнее остальных, оказалась достаточно тяжелой, чтобы ее падение физически ощутить, и при пристальном рассмотрении совсем не походила на те демонстрационные экземпляры с шестью лучами из Особого отдела. «Сегодня определенно день открытий!» – подумал он, вспоминая утреннее происшествие. Он стряхнул ее, но вопреки земному притяжению, снежинка описала волнообразную траекторию, и, пока приземлялась, он готов был поклясться, соседние хлопья едва заметно сдвинулись, кто правее, кто левее. Послышался щелчок – будто пазл стал на место.

–Свентин, неси короб, есть экспонат, – позвал он помощника.

«Опять оно собирается, выходит, удары не помогли, сгущение идет полным ходом. И этот фонарь – место сборки? Какая удача, что я его вычислил. Так…Как работать с этой массой?» – мысли беспорядочно перескакивали с идеи на идею, обрывались, запутывали его самого, что он не мог оформить их в одно толковое суждение. «Чертовщина, снег стал сильнее, надо срочно нестись в Управление…ты помнишь ее лицо? Еще не забыл? А как она смеялась, моя Атталея… чтоб тебя!.. где Свентин с коробом?! А тот закат в наползающей фиолетовой дымке…»

– Свентин! – поторопил он, видя, как помощник с неохотой пробирается по сугробам. Напарник был еще в большей прострации – все-таки годы подготовки в отделе выручали – глаза блуждали, взгляд ни на чем не фокусировался… беда! Еще надо суметь выбраться отсюда.

– Ты держи крышку крепче, смотри на меня и повторяй слова устава – не останавливайся, – проинструктировал он Свентина.

Сам он аккуратно стал вроде гладить снег, а вроде и пытаться что-то нащупать; прикрыв