Надеюсь, вы простите мне маленькое философское отступление,прежде чем станет ясно, что за историю я собираюсь рассказать. Так вот, жизньсильно напоминает мне берег Токийского Залива.

Уже не одно столетие прошло с тех пор, как я последний развидел Залив, быть может, теперь там все совсем иначе. Впрочем, как мнеговорили, за это время там мало что изменилось, если не считать презервативов…

Я помню огромное пространство вонючей мутной воды, холоднойи склизкой на ощупь, возможно, чуть более светлой и чистой подальше от берега.Подобно Времени, вода то извлекает из небытия самые разные предметы, то прячетих обратно. Каждый день волны Токийского Залива что-нибудь да выбрасывают наберег. Что ни назови, рано или поздно вода вынесет это на песок: мертвеца,раковины — белые, как алебастр, розовые или желтые, как тыковки, они зловещезавивались в страшный с виду рог, который, однако, так же безобиден, как рогединорога; бутылку, иногда с запиской, которую чаще всего уже нельзя былопрочесть; человеческий зародыш; кусок отполированного дерева с дыркой от гвоздя— возможно, частицу того самого Святого Креста; белую гальку, темную гальку,дохлую рыбу, пустые рыбачьи лодки, обрывки веревок, кораллы, водоросли — словом«не счесть жемчужин…» и так далее. Если вы оставляете предмет в покое, товскоре море забирает его обратно. Таковы правила игры. О, да-а — в те времена вЗаливе было полным-полно использованных презервативов — полупрозрачныхсвидетельств вечного инстинкта к продолжению рода. Иногда их украшалкакой-нибудь вызывающий рисунок или надпись, некоторые были даже с усиками.Говорят, теперь они уже исчезли, подобно клепсидрам[1] и крючкамна одежде — их уничтожили противозачаточные пилюли, которые заодно увеличиваютмолочные железы: так кто же будет против?

Иногда, ранним солнечным утром, я бродил по берегу иосвежающий бриз помогал мне избавиться от мрачных воспоминаний о локальномвоенном конфликте в Азии, который отнял у меня младшего брата. Изредка я слышалкрики чаек, хотя самих птиц не было видно. Это придавало пейзажу некуютаинственность и сравнение напрашивалось само собой: жизнь — это нечто оченьпохожее на берег Токийского Залива. Все идет своим чередом. Волны постоянновыбрасывают на берег странные, ни на что не похожие вещи. Одна из них — Я,другая — ТЫ. Некоторое время мы проводим на берегу, быть может, совсем близкодруг к другу, а потом эта вонючая мутная жижа проводит своими холоднымипальцами по песку, снова забирая нас с собой. Загадочные крики птиц как бысимволизируют непредсказуемость человеческой судьбы. Что это, голоса богов? Апочему бы и нет? И, наконец, чтобы расставить все точки над i, хочу заостритьваше внимание на двух моментах, ради которых я все это и рассказываю. Иногданекоторые исчезнувшие предметы, как мне кажется, могут снова очутиться наберегу по воле капризного течения. Мне, правда, такого видеть не приходилось,но, наверное, я был недостаточно терпелив. Ну и еще одно, кто-то может прийтина берег, подобрать какой-либо предмет и унести с собой. Когда я впервые понял,что первое из вышеназванных явлений действительно возможно, меня стошнило. Ктому времени я уже три дня непрерывно пил и наслаждался ароматом одногоэкзотического растения. Потом я выставил вон всех своих гостей. Шок — лучшеесредство от опьянения. Хотя я уже давно знал, что явления второго рода иногдаслучаются (это когда подбирают с берега Залива какой-то предмет и уносят его ссобой, ибо именно это со мной и произошло) но я и представить себе не мог, чтокогда-нибудь мне придется столкнуться с явлениями первого рода. Поэтому,проглотив таблетку, которая гарантировала, что через три часа я буду трезв какстеклышко, и добавив к ней сауну для надежности, я разлегся на кровати, покудавсе мои слуги, механические и обычные, занимались уборкой комнат. Затем меняначала бить дрожь. Я был испуган.

Вообще-то, я — трус.

Существует великое множество вещей, которых я боюсь, и всеони из разряда тех явлений, над которыми у меня нет или почти нет никакойвласти. Как, например, над Большим Деревом.

Я приподнялся на локте, взял с ночного столика конверт и ужев который раз принялся его изучать.

Ошибка была исключена, тем более, что на нем стояло мое имя.

Я получил его на днях и запихал в карман куртки, чтобы надосуге ознакомиться с содержимым.

Это было уже шестое похожее послание. Потом мне стало плохо,и я решил, что пора с этим кончать.

В конверте лежала объемная фотография Кати в белом платье.Снимок был датирован прошлым месяцем.

Кати была моей первой женой, и, быть может, единственнойженщиной, которую я когда-либо любил. Она умерла более пятисот лет тому назад.Как-нибудь я расскажу об этом подробнее.

Я внимательно изучил снимок. Это уже шестая подобная фотографияза последние несколько месяцев — снимки различных людей, умерших столетияназад.

Только скалы и голубое небо были за ее спиной.

Такой снимок можно сделать где угодно — были бы скалы, даголубое небо. Фотография могла быть и подделкой, в наше время полным-полнолюдей, способных запросто подделать все, что угодно.

Но кому взбрело в голову посылать эти снимки мне, и зачем? Вэтом конверте, как и во всех предыдущих, не было никакого письма, только снимкимоих друзей и врагов.

Вот почему я снова вспомнил берег Токийского Залива и ещеКнигу Откровения — Апокалипсис.

Я укрылся одеялом с головой, скрываясь в спасительнойполутьме от яркого полуденного солнца. Мне было так хорошо все эти годы. И вотрана, которая, казалось, давно уже зарубцевалась, снова открылась икровоточила.

Если есть хоть один шанс из миллиона, что снимок в моейдрожащей руке не подделка…

Я отложил его в сторону. Потом забылся, а проснувшись, так ине смог вспомнить, какой кошмар заставил меня покрыться холодным потом. Ипожалуй, лучше не вспоминать.