Наталья Аврора

Разлейте время по бокалам

ЧАСТЬ 1

СЕРЕДИНА 14в ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА. ЕГИПЕТ. 385 км. СЕВЕРНЕЕ ФИВ.

Море песка: мрачное и безмолвное, лишённое всего живого. Оно подавляло саму мысль о жизни.

По этому морю двигались измождённые, высушенные солнцем люди. Они давно уже перестали думать о себе, ещё существуя, они были отработанным материалом, фундаментом бессмертного величия и незыблемого могущества одного Человека и Единого Бога…

Люди создавали город среди песчаных холмов. Четырнадцать стел, высеченных в скалах по обоим берегам Нила, рассказывали о Человеке, волей которого тысячи людей строили Город. И строя — умирали. А, умирая — ложились под него. Одни — тайно проклиная, другие, — открыто восхваляя Его…

Они были первыми. Но ни один из них не знал, что умирает зря. Что Город-Сказка, Город-Чудо переживёт своего вдохновителя совсем немного: он будет покинут и забыт на три с лишним тысячи лет, а имя Великого Человека потомки вычеркнут из всех исторических документов Египта. В стране, одержимой бессмертием, ему была уготована самая незавидная участь: о нём очень быстро забыли. За что? За какие грехи фараон, управлявший великой державой древности семнадцать лет, был так строго наказан? За то, что в стране с множеством богов и богинь стал поклоняться только одному из них — солнечному диску Атону, запретив многобожие.

Но сейчас шёл лишь пятый год его царствования, третий месяц засушливого летнего сезона хемы1, день шестой. Фараон Аменхотеп IV был полон сил и надежд…

Монотонный ход строительных работ неожиданно нарушился. Разморенные солнцем надсмотрщики засуетились, похватали плети и кинулись подгонять рабов. Очень быстро все узнали, что в сопровождении приближённых особ и руководителей строительства Царская Семья прибыла для выбора места под свою временную резиденцию. Отделившись от остальной кавалькады и поднимая пыль, Аменхотеп IV пронёсся по всему периметру будущего города. Все падали ниц, никто не осмеливался поднять головы и взглянуть на Царя, а тот, кто пытался это сделать был тут же ослеплён блеском его колесницы из чистого золота. Лишь издалека челядь решалась смотреть на своего властелина. Поистине, он был земным воплощением животворного солнечного диска Атона, протянувшего к нему свои золотые руки, обнявшего и, казалось, навсегда защитившего от всех земных и загробных бед…

Когда фараон вернулся к свите, все остановились, воцарилась полная тишина. По-царственному медленно и торжественно он сошёл с колесницы, а его Великая Супруга, свет его жизни, покинула паланкин. Как только их ноги коснулись песка, стройный хор жрецов затянул:

— Прославляем бога, ликующего на небосклоне — он и есть Атон, да живёт он во веки веков, Атон живой и Великий, Владыка всего…Слава Царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего правдою, слава владыки обеих Земель Неферхепруры, Владыки Венцов Аменхотепа, — да продлятся дни его жизни! — слава Великой Царицы, Любимой Царём, Владычицы обеих Земель Нефертити, — да живёт она, да будет здрава и молода во веки веков!..2

Аменхотеп закрыл глаза, но даже сквозь веки в них влился ярчайший огненно-красный солнечный ДЕСЯТЫЙ ГОД ПРАВЛЕНИЯ ФАРАОНА ЭХНАТОНА.

ЧЕТВЁРТЫЙ МЕСЯЦ СЕЗОНА АХЕТ, ДЕНЬ ДВАДЦАТЫЙ.

Несколько сот человек, подняв головы, ждали выхода фараона на балкон. Не каждый день царь приносил народу такую радость: сегодня, как и вчера, его подданные могли простоять под балконом зря. Но никого это не пугало, все, без исключения, желали лицезреть Аменхотепа IV, принявшего недавно божественное имя Эхнатон. Таким образом, он всецело посвятил себя Единственному и Священному божеству — солнечному диску Атону. Многие из ожидавших имели возможность встретиться с царём в любое другое время, но они часами простаивали под палящим солнцем. Потому что увидеть фараона на балконе, в Окне Явления почиталось за величайшее счастье, а дар, брошенный им кому-либо из последователей, воспринимался даром Всемогущего Атона…

Эхнатон быстрым шагом вошёл в зал, перед Окном Явления. Здесь было очень пусто и неуютно, несмотря на яркий солнечный свет, бьющий во все окна. Его шаги тоскливым эхом прокатились по мозаичному полу, отразились от кедровых панелей и вскоре слились с гулом толпы под балконом.

Остановившись перед одним из множества серебряных зеркал, Эхнатон замер и придирчиво осмотрел себя. Царственную осанку ничто, никакое горе не могли изменить, но лицо… В глазах застыло беспокойство, между бровей залегла тревожная складка, губы слишком плотно сжаты.

От созерцания собственного отражения Фараона отвлекло уставшее лицо дворцового врача Пенту, возникшее в зеркале будто ниоткуда.

— Я решил никого не посылать к тебе, О Великий, и пришёл сам.

— …Что с ней?

— Она умирает. Я не смог спасти принцессу. Прости…

— Вздох отчаяния вырвался из груди Эхнатона:

— Ты сделал всё возможное?

Плечи старого Пенту опустились ещё ниже, он собрался упасть перед господином на колени, но фараон удержал его:

— Я верю тебе. Я хочу проститься с ней.

Только гулкое эхо шагов сопровождало их при прохождении пустых официальных холлов и коридоров. Совсем по другому обстояло дело, когда они достигли помещений, занимаемых гаремом. Все звуки здесь утопали в мягких подушках и пуфиках, в одеялах и покрывалах из тончайшей шерсти и дорогого шёлка, они запутывались в тяжёлых дверных портьерах и настенных драпировках. Обычно шумный и весёлый гарем в те дни захватила тишина: не было смеха и разговоров, молчали музыкальные инструменты, никто не танцевал. Не замечая упавших ниц евнухов и рабов да склонившихся жён, Фараон достиг личных покоев одной из них — принцессы Реджедет.

Перед входом в её комнату Эхнатон остановился. Ему было не по себе, жалость к юной женщине переполняла его мужественное сердце. Неожиданно благодарная улыбка осветила лицо Эхнатона: он услышал голос Царицы, Самой Любимой Супруги Великого Царя3, обожаемой Нефертити. Отодвинув тяжёлую портьеру, фараон вошёл в небольшую сумеречную комнату. Насыщенный запахами лекарственных трав и благовонного натрона4, воздух ударил ему в нос.

К дверям, навстречу царю, шла старая рабыня, на её руках слабо попискивал младенец, завёрнутый в тончайшие пелёнки. Эхнатон приподнял кружевную ткань и с любовью посмотрел на сына. Кончиком указательного пальца он провёл невидимую линию от слабеньких волосков малыша до его нежного подбородка.

— Реджедет захотела взглянуть на своего сына, — проговорила Нефертити. Фараон кивнул и жестом отпустил рабыню.

Эхнатон сел на табурет. Прозрачные пальчики Реджедет сжимали сделанный из дерева солнечный диск. В свою последнюю минуту она обращалась к богу Атону с мольбой оберегать её после смерти, так же, как и при жизни. Царь положил свою руку поверх её ладоней.

Нефертити встала