Артур

Холод. Какой-то дикий, просто арктический холод окружал со всех сторон, сковывал тело, проникал до костей. А я-то, дурень, думал, что после смерти ничего нет! Может, и ничего, кроме этого холода. Как у Данте…

«Открой глаза и двигайся, не то и правда окочуришься!» — рявкнул кто-то, казалось, прямо у меня в голове.

«Как, интересно, можно окочуриться после смерти?!» — удивился я про себя, но тут неподалеку раздался треск дерева, и на лицо посыпалось что-то колючее и еще более холодное, чем окружающая реальность. Глаза открылись сами собой. Солнце, снег, деревья. Любопытная белка таращится на меня с низко нависшей ветки глазками-бусинками.

«Ничего не пил, а белочка тут как тут», — подумалось невесело. Кое-как подтянув окоченевшие ноги, я сел, потом встал. Там, где опирался рукой о снег, остался кровавый след. Я поднес к глазам ладонь и какое-то время с тупым удивлением рассматривал пересекавший ее глубокий порез. Нет, никакой амнезии. Я совершенно точно помнил, где, как и зачем разрезал руку. Там, на Гард-Анча, когда пытался уничтожить мироздание. Я — Разрушитель. Разрушитель!

— Не-ет! — заорал я вслух, окончательно уверившись, что злодейка-судьба лишила меня даже возможности достойно уйти. Прыгнув с башни, я лишь хотел умереть. Тогда почему жив?! Что делаю в этом насквозь промороженном лесу?! Что еще кому-то от меня надо?

— Почему?! — закричал я снова, распугивая окрестное зверье. — Я не хочу! Не хочу, Мастер! Нет! А вот тебе, выкуси! — Я показал кукиш безучастным пронзительно-синим небесам и принялся лихорадочно шарить по карманам в поисках хоть какого-нибудь оружия. Гелисворт остался на северной башне, кинжал — на Гард-Анча, но это не все! Были еще где-то метательные дротики и… именно, что были! В карманах обнаружились лишь Вуаль Ветра и невесть каким образом вернувшийся ко мне флакон Слез Леса. Твою мать! Вот так решишь помереть, и повеситься не на чем!

Впрочем, при моем легком наряде (джинсы, жилет, рубаха — даже куртку где-то посеял!) и трескучем морозе можно просто усесться под первым деревом и дожидаться смерти. Вместо этого я побрел вперед, на каждом шагу проваливаясь в глубокие сугробы. Мой путь то и дело пересекали цепочки следов, но всегда звериных. Похоже, люди поблизости не живут. Все та же любопытная, наряженная в зимнюю шубку белка, перепрыгивая с ветки на ветку, сопровождала меня в том бесцельном путешествии. Холод пробирал до костей, и чтобы бороться с ним, требовалось что-то посерьезнее постоянного движения. Огонь, например, или хотя бы тулуп. Увы, ни того ни другого… А не все ли равно тому, кто не желает жить?! Я продолжал идти — без цели и без надежды. Просто идти, потому что ничего другого и не оставалось. Идти, пока есть силы… Потому что лечь и умереть я всегда успею.

Шорох слева. Медленно оборачиваюсь. В нескольких шагах от меня стоит волк! Крупный матерый волчище, сияющий янтарем желтых глаз.

— Проголодался, бродяга? — поинтересовался я. — Ну что же ты стоишь? Вот он я, ужин!

Волк не шелохнулся, лишь внимательно рассматривал «неправильную» жертву. Видимо, не мог понять, почему это мясо не пытается спастись.

— Да ты не бойся, не отравишься, — приободрил я зверя и шагнул ему навстречу.

Волк попятился, прижал уши. Я протянул вперед руку. Серый разбойник присел на задние лапы, как-то странно дернул мордой и вдруг рванул прочь — только снег из-под лап полетел.

Твою ж налево, Корнеев! Даже волка напугал. Досадливо сплюнув, поднялся, отряхнул снег с коленей и побрел дальше. На сей раз действительно в полном одиночестве — подружка-белочка куда-то исчезла. Я шел и шел. Солнце скатилось к западному горизонту, а вскоре и совсем скрылось за дальним ельником. Мороз заметно усилился, но я уже давно перестал его чувствовать. Лишь усталость. Каждый следующий шаг давался гораздо труднее, чем предыдущий; я понимал, что скоро свалюсь и просто не смогу пошевелиться. Тогда и сбудется мечта идиота. Но пока есть силы… правой-левой, левой-правой.

Незаметно сгустились сумерки, плавно переросли в ночь, рассыпавшую в пронзительно-черных небесах пригоршни созвездий. Деревья впереди вроде стали пореже. Просека? Поляна?

Вскоре я выбрался на дорогу. Это тоже оказалось сродни подвигу — сугробы по обочинам были просто гигантскими. Однако ж я перебрался через них, и теперь стоял на гудящей стреле асфальта, размеченной под четырехполосное шоссе. — «Раз такая дорога — значит, должен быть транспорт», — решил я и двинулся на юг по двойной сплошной.

Транспорт действительно был. Первая встречная машина промчалась мимо со скоростью пушечного ядра, полностью проигнорировав мою поднятую руку. Со второй получилось то же самое.

На глаза навернулись слезы. Почему никто не останавливается? Может, я — уже не я? Может, я призрак, а тело мое, окоченевшее и безжизненное, давно лежит где-то под деревом? Или его дожирает старый знакомец волк?! Тогда откуда этот холод и усталость?

Господи! Я жив или все-таки умер? Провел пальцами по лицу — не ощутил ни того ни другого. Мама, как хочется жить!

Снова свет фар. Подняв руки, шагнул навстречу мчавшемуся автомобилю. Резкий скрип тормозов, хлопок дверцы, шаги… Голова закружилась, я оперся о капот подъехавшей машины. Под пальцами — красный крест на белом фоне. Кто-то подхватил меня под руки, не давая упасть.

Я хотел что-то сказать, но потерял сознание.

И снова дивное пробуждение, яркий свет и невесомость. Кажется, на сей раз я действительно умер.

«Размечтался, — хмыкнул уже знакомый голос. — Обезболивающим по самые уши накачали, вот ничего и не чувствуешь».

«Зачем?» — вяло удивился я.

«Если человек идиот — это уже на всю жизнь! — припечатал голос. — Нет чтобы в Паутину уйти! Обязательно нужно было отморозить себе все что можно!»

«Что за голос-то?! Откуда он взялся? — невесело размышлял я. — У меня что, раздвоение личности?»

«Всего лишь размягчение мозгов!» — фыркнул голос и исчез.

Я разглядывал потолок, но кроме слепящих ламп дневного света не нашел ничего достойного внимания. Повернуть голову не получалось, пошевелить рукой или ногой тоже. И вообще тела я не чувствовал и даже начал сомневаться в его наличии. Что до размягчения мозгов, то в этом странный голос, похоже, прав — соображалось с трудом.

Вскоре я снова уснул, а когда в следующий раз открыл глаза, оказалось, что рядом кто-то есть. Попытался пошевелиться, и надо мной тут же склонился человек в белом халате. Надо же, Ник Цесс! В голове еще шумело, но знакомцу я был рад, совершенно не удивляясь самому факту нашей встречи.