Михаил Юрьевич Кларов

Ф. Н. Плевако

Михаил КЛАРОВ

Ф. Н. Плевако

Известный писатель В. В. Вересаев в своих воспоминаниях рассказывает об одном уголовном деле. Суть рассказа такова.

Старушка украла жестяной чайник.

Прокурор, намереваясь парализовать влияние защитительной речи адвоката, сам высказал все, что можно было сказать в защиту старушки: бедная старушка, горькая нужда, кража незначительная, подсудимая не вызывает негодование, а только жалость. Но собственность священна. Все гражданское благоустройство держится на собственности, и если мы позволим людям потрясать ее, то страна погибнет.

Поднялся адвокат.

- Много бед, много испытаний пришлось перенести России за ее более чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары и поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь… Старушка украла старый чайник стоимостью в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно.

Гениально просто, несколькими фразами обвинение было низведено с принципиальной высоты, обнажило перед судом свою ничтожность. Старушке повезло - ее защищал знаменитый Федор Никифорович Плевако, представитель плеяды блестящих русских адвокатов, выдвинувшихся в конце XIX века.

Но прежде чем говорить об этих юристах и самом Плевако, с речью которого по делу Бартенева вы сейчас познакомитесь, видимо, следует сказать несколько слов о роли защитника в судебном уголовном процессе.

Сегодня, пожалуй, ни одна газета, ни один журнал не обходят вниманием тему судебных ошибок. То мы узнаем о невиновно пострадавших в Прибалтике, то о людях, расплатившихся за чужие грехи в Белоруссии. В чем же причина неправосудных приговоров? Причин много, но одна из главных - принижение роли адвоката-защитника в практике работы следственных и судебных органов, порой обывательское восприятие защитника чуть ли не как врага правосудия, стремящегося «выгородить» преступника, «поломать» законное обвинение. При этом упускается из виду, что если обвинение действительно обосновано и доказано, оно выдержит борьбу с защитой. А если нет - еще одна судебная ошибка будет предупреждена.

Святая обязанность адвоката - испытать обвинение на прочность, разобрать с позиции защиты каждую сомнительную с его точки зрения улику обвинения, помочь суду проверить правдивость свидетельских показаний, обоснованность заключений экспертов.

Ну а если обвинение устояло под натиском защиты, если следователь был прав, подписывая обвинительное заключение? Что ж, возможности адвоката отнюдь не исчерпаны. Вполне вероятно, что следователь и прокурор ошиблись в юридической квалификации совершенного подсудимым преступления, расценив, например, кражу как грабеж или разбойное нападение. Исправление такой ошибки очень важно, так как наказание за грабеж совсем иное, чем за кражу, значительно более суровое. И еще очень важно для правосудия умение защитника психологически разобрать поведение человека, сидящего на скамье подсудимых, проанализировать его жизнь и поступки, заглянуть ему в душу, показать, что привело его к преступлению и что смягчает его вину перед законом и обществом. Ведь давно было сказано: понять - значит простить.

Для русской классической школы адвокатуры (Арсеньев, Андреевский, Урусов, Карабчевский, Плевако и др.), сложившейся после Судебной реформы 1864 года, самой характерной особенностью было именно внимание к человеку, представшему перед судом. Речи этих адвокатов поражают глубиной психологического анализа личности подсудимого, осмысления внутренних причин, толкнувших человека на преступление. Тщательное психологическое «анатомирование» преступления, облеченное в изящную художественную форму, без преувеличения, часто сближало судебную речь с поэмой. И хотя судебные речи предназначались для маленькой аудитории, имели конкретную направленность и рассчитывались на сиюминутное восприятие, но и сегодня вызывают интерес читателя, потому что любовь, ненависть, корысть, отчаяние - все, что определяло поступки людей 100 лет назад, осталось прежним.

Все сказанное в полной мере можно отнести к творчеству яркого представителя русской адвокатуры Федора Никифоровича Плевако, включенного А. Ф. Кони в четверку выдающихся судебных ораторов России: Спасович, Урусов, Арсеньев и Плевако.

Среди этих известных мастеров судебного красноречия Плевако - самая колоритная фигура. Его ораторская манера, да и весь стиль защиты во многом определялись своеобразием его личности. «Русский человек до мозга костей, - писал о нем известный судебный деятель А.Ф. Кони, - неуравновешенный по натуре, мало читавший, но много думавший, глубоко религиозный, знаток и любитель Писания, он был типичным выразителем своей родины и москвичом «с ног до головы». Читая речи Плевако, удивляешься точности этой характеристики. Если Спасович, Урусов или Арсеньев активно сочетали адвокатскую практику с литературной работой, то Плевако только в судебной речи находил свое полное самовыражение.

Особенность Плевако как адвоката - не столько в скрупулезном разборе доказательств, не в логике изложения фактов, а в эмоциональном воздействии. Он обладал необыкновенным даром оратора, оратора божьей милостью. Плевако никогда не писал заранее своих речей, как Спасович, Андреевский и большинство других знаменитых судебных ораторов, и если не говорил экспромтом, то ограничивался тем, что в ходе процесса заносил на бумагу отдельные мысли, иногда намечал порядок речи, которого обычно не придерживался. В его речах «никогда не чувствовалось предварительной подготовки и соразмерности частей, - отмечал Кони. - Видно было, что живой материал дела, развертывавшийся передним в судебном заседании, влиял на его впечатлительность и заставлял лепить речь дрожащими от волнения руками скульптора, которому хочется сразу передать свою мысль… Его речи по большей части носили на себе след неподдельного вдохновения».

Вдохновение - это прежде всего искренность чувства, только оно порождает доверие аудитории к оратору. Можно овладеть антитезой, метафорой и другими риторическими приемами, но научиться вдохновению - нельзя. Современники Плевако, пытаясь осмыслить источник силы этого «чародея слова» с пришептывающим, совсем не «ораторским» голосом, нашли его в «интонациях, в подлинной, прямо колдовской заразительности чувства, которыми он умел зажечь слушателя». К сожалению, бумага - не магнитная лента, и мы лишены возможности услышать Плевако и оценить в полной мере его мастерство оратора, но прочесть Плевако - тоже не так уж мало, потому что Плевако был не просто оратор, он был честный и чуткий художник, правдивый бытописатель. Эти высокие качества не могли не предопределить острую социальную направленность многих его выступлений. Плевако, человек умеренных политических взглядов (в конце жизни он вошел в партию октябристов), участвуя в крупных политических процессах, а их было немало в его практике, всегда все-таки откликался на общественно-политические вопросы, волновавшие передовую общественность того времени. Так, свою речь в защиту 34 крестьян деревни Люторичи (1880 год), восставших против притеснений местного помещика и его управляющего, Плевако начинает с упрека прокурору, не пожелавшему объяснить суду истинную причину беспорядков:

«…но жгучий и решающий задачу вопрос не затронут, не поставлен смело и отчетливо. А между тем он просится, он рвется наружу: заткните уши, зажмурьте глаза, зажмите мои уста - все равно, он пробьется насквозь». И Плевако воссоздает страшную «картину послереформенного хозяйства», где