— Он скоро очнётся, — раздался скрипучий старческий женский голос. — Перенос получился качественным, похоже, даже хватит одной души, сильная попалась. Никто ничего не поймёт, поверьте, сир.

— Очень на это рассчитываю, Аманда, — раздался второй голос, на этот раз мужской, но тоже совсем немолодой. И его обладатель явно привык командовать.

Мысли запутались, звуки отдалились, и я просто отрубился. Когда пришёл в себя во второй раз, вокруг меня стояла полная тишина. Ни гула в ушах, ни кровавых росчерков перед глазами. Кстати о глазах! Я попытался открыть их, и мне это на удивление легко удалось. Да и вообще чувствовал я себя довольно хорошо.

Оглядевшись, обнаружил, что лежу на не очень свежей тряпке на каком-то подобии стола, а вокруг находится убранство обычного деревенского дома где-то во Владимирской области. Ну, или на Алтае. В деревнях я не очень хорошо разбираюсь, всю свою жизнь прожил в городах, выезжая на природу разве что на охоту или рыбалку.

Единственное, что сразу бросалось в глаза — отсутствие «красного угла» с иконами и лампадками, обязательного атрибута всех сельских домов, которые я посещал. Я сел, с удивлением оглядываясь. Ну да, обычный сруб с русской печкой в центре, небольшие окошки, сейчас закрытые ставнями, и куча трав, сушащихся на верёвках по всему периметру стен.

Рядом стоят две лавки, ещё есть огромных размеров ларь, на котором можно даже спать, и больше ничего. Совсем небогато.

В этот момент открылась входная дверь, и, запустив немного морозного воздуха с улицы, в дом ввалилась старуха. Закутанная с рваные тряпки, с несуразной шапкой на голове. Её неожиданно молодые глаза сверкнули в мою сторону, и бабка скрипучим голосом произнесла:

— С возвращением, молодой граф! Очень рада, что вы идёте на поправку. Погодите, сейчас я вам целебное питьё подам, вмиг в себя придёте!

Она споро проковыляла к печке, пошерудила и вытянула оттуда глиняный кувшинчик, пыхающий паром. Схватив кривую глиняную кружку, даже без глазури, налила примерно половину её изумительно пахнувшим травяным отваром. И протянула мне со словами:

— Отпейте, граф! Это поможет быстрее прийти в себя.

Какой, в жопу, граф? Что тут вообще происходит? Я обычный москвич, ну, может, не из последних, но явно не граф! В моём роду, который я, следуя моде, тщательно исследовал, были купцы, крестьяне, рабочие и один ростовщик.

Но кружку взял. Слишком вкусно оттуда пахло, ароматами из детства, когда уже моя бабуля заваривала кипрей и зверобой с рябиной, добавляя листья малины и вишни. Сделав пару глотков, я понял, что этот напиток даже вкуснее памятного мне. Но в голове зашумело, и я начал засыпать, чуть не уронив кружку.

Меня аккуратно поддержали, не давая удариться об стол, на котором я сидел, чашку ненавязчиво отобрали. И последнее, что я воспринял, был злой шёпот бабули, которая водила руками над моей головой:

— Чужая душа, сдайся! Дай силу хозяину и исчезни! Ты не мил здесь, ты никому не нужен, уступи, не сопротивляйся!

Что значит «уступи»? Сдаться? Ты, часом, не охерела, старая, ты что несёшь? Я не для этого боролся всю жизнь, не имея блата и протектората, пробивался в верха, стал одним из лучших менеджеров крупнейшего застройщика Москвы, чтобы сдаться. Само слово перевернуло всё внутри меня, и вдруг наваждение пропало, отступило. Я снова сел на столе.

Бабка отшатнулась, с испугом и удивлением разглядывая меня. В ответ я тоже присмотрелся к ней. Когда-то она явно была красавицей, но годы не пощадили. Я бы сказал, что ей лет девяносто, если бы не её глаза. Слишком живые, слишком умные и чистые. Без старческой красноты и обильного слезоотделения они казались чужими на этом морщинистом лице.

Небольшой горб, высушенные до птичьих лапок ладони, сама совсем худющая, закутанная в кучу грязных тряпок. По идее, такое существо должно было вызывать жалость и сочувствие, но я её… Да, я боялся. Никогда не врал себе и сейчас не буду.

— Бабуль, что-то у нас не заладилось с самого начала, — говорю. — Давай всё с нуля. Меня вот Андрей зовут, а тебя?

— Чур меня, чур, — замахала руками старушенция, и я почувствовал, как слипаются мои глаза, вот-вот вырублюсь. — Усни уже, окаянный!

Встряхнувшись всем телом не хуже какого-нибудь лабрадора, отогнал дремоту.

— Ну ладно, — подтверждаю я, начиная реально злиться. — Буду звать тебя Чур. Хотя странное имя для мудрой женщины.

Она вылупила на меня свои красивые глаза, смотря в которые, забываешь, что они принадлежат древней старухе.

— Откуда ты такой сильный взялся на мою голову? — бабка схватила себя за седые космы и принялась выдирать их. — И что мне теперь делать? Ты помер, ясно? А мне графского сыночка воскресить надобно. Может, не будешь сопротивляться, а? — заискивающе уточнила она. — Просто расслабься и отдай свою жизнь и силу, а сам на перерождение уйдёшь.

— Эй, бабуль! — мне правда стало интересно. Силу ей отдать! Хрен тебе по морщинистой роже. — То есть как это я помер? Вроде вот он я, живой и даже в трезвом разуме, перед тобой, в какой-то деревне! Кстати, как я сюда попал?

— А ты, внучок, пойдём-ка. Вот у меня ведёрко тут с водой, взгляни на себя?

Не чувствуя подвоха, спрыгиваю со стола и иду к «ведёрку». И вижу в мутном отражении совсем молодого, относительно коротко стриженного пацана, лет, может, семнадцати от силы. У меня прежнего были длинные вьющиеся космы, которыми я заслуженно гордился. С недоумением разглядываю это отражение, потом перевожу взгляд на руки. Тонкие, совсем незагорелые, можно сказать, белоснежные. На правой руке красивый, явно древний перстень с изображением какой-то белки или куницы. Непонятно, слишком мелко.

Я точно знаю, что в меру упитанный, не очень воспитанный, в самом расцвете сил, как тот Карлсон. Блин, что я несу? Мне вдруг реально стало страшно. Это что, древняя не врёт, и я помер? И это такая загробная жизнь мне выпала странная? Может, чистилище? Я никогда не был верующим, не изучал всякие религии, но из книг и фильмов точно знал, что есть ад, рай и чистилище. В аду — огонь и котлы, в раю — серафимы с крылышками и арфы на каждом углу. А вот что такое чистилище, я представлял очень смутно. Значит, это точно оно.

— И что мне теперь делать? — совсем невпопад спросил я. Но старуха явно поняла мои чувства.

— Я же говорю. Расслабиться. Ты умер в своём мире. Моё колдовство перенесло тебя в тело только что погибшего графского сынка, голову ему проломили. Нас за такое весь форпост на казнь отправят. Потому и использовала я волшебство запрещённое, душу чужую, свежеумершую призвала, чтобы дать силы почти покинувшей нас душе паренька. Но поймала тебя, ирода окаянного, который сдаться не хочет. Пожалей сотню людей невинных, отдай силу и уйди на перерождение!

Она громко втянула сопли в нос и продолжила: