Максин Барри уже известна тем нашим читателям, которые интересуются серией "Скарлет", по вышедшей в 1996 году книге "Лед и пламень".

Для тех же, кому почему-либо не удалось познакомиться с творчеством этой замечательной английской писательницы, мы сообщаем некоторые сведения о ней.

Максин Барри живет в маленькой деревушке в графстве Оксфордшир, приютившейся на окраине Котсуолдса, вместе с родителями-инвалидами и серым котом по кличке Китс.

Прежде чем полностью посвятить себя писательской деятельности, она в течение пяти лет работала помощником ученого секретаря Сомервиллского колледжа в Оксфорде, все свое свободное время пропадая в библиотеке колледжа, славящейся богатым собранием книг. Максин владеет искусством каллиграфии, много и запоем читает, обожает долгие пешие прогулки на природе и терпеть не может ходить по магазинам.

Ее первый роман "Похищенный огонь" имел большой успех не только в Англии, но и в других странах, в том числе и в России, и мы надеемся, что книги Максин Барри, вышедшие в серии "Скарлет", будут не менее популярны.

Кейт Тредстоун потянулся за стаканчиком бренди, третьим за этот вечер, — рука у него дрожала. Он с мрачным видом сидел в кабинете еще вчера принадлежавшего ему коттеджа возле Оксфорда, и его затуманенному взору открывалось унылое, безнадежное будущее, лишенное какой-либо прочной основы. Подумать только! Столько лет работать в сумасшедшем доме под названием Лондонская биржа, где неизбежно ломается душа любого человека! Поневоле уединение становится крайней необходимостью, совсем не роскошью. Но и этот его дом очень скоро отойдет в область воспоминаний, как и все остальное, чем он прежде владел. Он просадил все в чудовищной азартной игре и никогда ничего не получит взамен. Игра, имя которой "Александрия".

Икнув, Кейт сделал еще один глоток.

— Боже! — глухо произнес он, поднося к глазам фотографию в рамочке. Он долго глядел на прекрасное женское лицо. — Ах, Рамона…

Уронив рыжеволосую голову на портрет миловидной преподавательницы Оксфордского университета в длинной черной мантии, он тяжко вздохнул. Да, ты всегда была такой умницей. Что подумаешь ты обо мне, узнав, каким невероятным, отвратительным глупцом я оказался!

Как же он не догадался прежде, что его используют в своих корыстных целях другие?! Как не разглядел за улыбчивым лицом и вкрадчивым голосом злодейские махинации — ведь это сразу бросается в глаза? И это случилось с ним, с опытным человеком, который надувал на бирже на миллионы всех клиентов подряд — от представителей иностранных королевских домов до английских букмекеров, — с человеком, уверенным в том, что никто не сумеет обвести его вокруг пальца, что ему заранее известны все головоломные трюки. Какую жестокую шутку сыграли с ним! Как могли так легко провести его, полноправного члена деловых кругов Сити?! Теперь мало собрать в кулак всю свою волю и мужество, чтобы поправить его более чем незавидное положение.

Он снова бросил печальный взгляд на портрет. В глубине души он знал — он не столько любил ее, сколько просто нуждался в ней. Вздох вырвался из груди. Да, наступило время во всем признаться. Пододвинув к себе фирменный бланк, он поставил па листе бумаги дату. Но не смог написать ничего, кроме одной фразы: "Дорогая Рамона!" Перо остановилось. Что же сказать ей? Что у них теперь нет никакого будущего? Только одни акции на этот проклятый, мерзкий теплоход? Нет, нет. Нельзя на такое настраиваться сейчас. Нужно прежде подумать о Рамоне. У нее ведь не только красивое лицо. У нее острый, блестящий ум, громадное, любящее, умеющее прощать сердце. Нельзя забывать об этом в такую минуту. У него теперь оставалась одна светлая надежда — ее доброе, все разумеющее сердце…

Несмотря на дрожь в руке, он заставил себя писать дальше. "Уверен, что ты простишь меня, дорогая, за все допущенные мной ошибки. Ты же знаешь, как я люблю тебя".

Тяжело задышав, он остановился. Ему никак не удавалось преодолеть себя, заставить себя написать ей, выразить все, что мучило его, простыми, равнодушными словами. Он не мог с ней так поступить, нет. Она должна знать. Но как объяснить такому честному человеку, как Рамона, природу чудовища, овладевшего его душой, — его ненасытную алчность, его беспощадно уничтожающее все на своем пути тщеславие, — ведь он, по сути, настоящая акула, хотя и называет себя честным человеком? Ведь он не остановится ни перед чем, стремясь заполучить то, что захочет. Кейт горестно покачал головой.

Пиши, пиши! — настойчиво призывал его внутренний голос. Покончи со всем одним махом. Он резко вскинул голову. Ему послышался шорох за дверью. Сердце в страхе заколотилось сильнее, глаза сузились. Он ждал, но все было тихо. Может, это кот? Он вновь задумался о своем несчастье. Что же можно еще спасти? Уму непостижимо. Со сколькими его невзгодами приходилось мириться Рамоне прежде! Сможет ли она и сейчас, захочет ли простить ему неизбежное банкротство? В последнее время он стал замечать в ней тревогу, которой прежде не замечал. Пару раз она попыталась завести свой вечный "серьезный" разговор по поводу их отношений и того, к чему они в конце концов приведут. Но ему всегда удавалось уходить от таких выяснений, откладывать их на потом. Для этого он напирал на ее сочувствие, на свою большую любовь к ней. Он убеждал ее, что она бесконечно ему нужна, что он всегда хранил ей искреннюю верность.

За окном большой черно-белый кот играючи запрыгнул на стену сада и там, устроившись поудобнее, принялся умываться. Его большие зеленые глаза стрельнули по направлению к дому хозяина, откуда донесся резкий скрип. Бартоломью, прижав уши, настороженно заурчал. Через минуту по садовой лужайке спокойно прошагал человек. Выйдя на пустынную деревенскую улицу он, оглядевшись по сторонам, сел в автомобиль. Кот не отрывал от него своих любопытных глаз. Когда машина скрылась из виду, Бартоломью продолжил прерванное занятие. Через минуту он уже стоял перед дверью, отчаянно мяукал, требуя у хозяина впустить его в дом. Ему нравилось со счастливым видом мурлыкать, когда тот его гладил по мягкой шерстке на спине, а потом угощал на ужин вкусными кошачьими деликатесами.

Но в этот вечер кот не получил никаких лакомств от хозяина. И уже никогда их не получит.

Рамона Кинг вошла в церковь, в которой царили покой и полумрак. За ней — ее мать. Барбара Кинг, глядя с тревогой на застывшие спину и плечи дочери, на ее высокую, сгорбившуюся фигуру, только тяжело вздыхала. Ее золотисто-белокурые пышные волосы сразу же отразили слабый, мерцающий свет внутри помещения, и множество голов повернулись к ней. Хотя Кейта хоронили в маленькой деревушке Фойл, на его погребение приехало большинство его коллег из Лондона.

Служба, однако, оказалась милосердно короткой, и Рамона прослушала ее в благоговейной тишине.

На церковном кладбище весело распевал свои песни, сидя в ветвях белой березки, черный дрозд, и Рамона уже в который раз чувствовала, как у нее на глаза наворачиваются слезы. Кто-то неожиданно толкнул ее в бок, и она невидящими глазами посмотрела на мать. Та подчеркнуто старательно нагнулась, бросила ком свежей земли на крышку тикового гроба. Рамона вся оцепенела и не слышала ни слова из надгробной проповеди, произнесенной священником. Машинально она последовала примеру матери. Она едва сдержалась, чтобы не разрыдаться, каждой клеточкой своего существа чувствуя всю тщету этой скорбной процедуры.